Битва за Лукоморье. Книга 3

– Подумать надо, – уронил наконец Николай. Вскинул голову, тряхнул кудрями, отбрасывая их со лба – в точности так, как это делал брат. – Только сперва, Добрыня Никитич, я у себя в Синекряжье всё до ума доведу. Там я пока больше нужен… А как управлюсь, затею твою как следует обмозгуем. Втроем – с Провкой да с тобой… Согласен? Вы ведь на Русь, я так понял, еще не собираетесь?

– Не собираемся, – покачал головой великоградец.

А ведь это первый раз, когда Николай назвал его не «господин посол», а по имени-отчеству. Хороший, обнадеживающий знак.

Парень-то Николай на самом деле неплохой. Поначалу казалось, в пустой башке да в пустой душе нет ничего кроме наглости и слепого бычьего упрямства… но душа у него ни грязью не затянулась, ни шерстью не обросла. Хоть и старался изо всех сил Карп Горбатый двух подвернувшихся ему юных балбесов на свою колодку переделать, не вышло.

Всего-то и нужно было, чтобы кто-то вывел братьев из топкого болота на торную тропу, помог понять, что не туда их занесло. А дальше выбор близнецы сделали сами… Если не споткнутся больше, не собьются с этой тропы, всё у Алыра будет хорошо. Не сразу, конечно. Ломать – не строить, а тут сломанное придется заново отстраивать.

Но воевода не сомневался, что братья справятся.

* * *

Сквозь цветные оконные стекла тронного зала празднично лилось солнце, и под ноги ложились широкие косые полосы света – алые, васильковые и медово-золотые. С утра небо было серым, грозило разрыдаться дождем, как и сулил вчерашний закат, но поднявшийся ночью ветер разогнал тучи, и к полудню окоем засиял веселой синевой. Чистой, точно вымытой, почти совсем летней. Как тут не поверить в добрые приметы?

Разубрали зал, готовясь к сегодняшней церемонии, на славу. Солнце играло в складках вышитых золотом знамен, дробилось разноцветными искрами на оружии, развешанном по стенам, плясало на умбонах щитов, парадных доспехах и начищенных до блеска шлемах стражи, выстроившейся вдоль стен и у царского трона. Пол от самых входных дверей выстелили пунцовыми, дорогого южного тканья коврами. По этой-то протянувшейся к трону дорожке и шествовали сейчас сквозь заполнившую зал толпу придворных послы великого князя. Торжественной поступью, высоко держа головы. Первым – Добрыня. За ним – Василий и Ваня Дубрович. В левой руке Ивана пламенел на длинном древке багряный великоградский стяг, а следом шагали остальные русичи.

Воевода не видел лиц идущих позади товарищей, но знал и чувствовал, что каждый из них сполна разделяет его радость от завершенного, как должно, дела. Напряженный, будто струна, Ваня-знаменосец. Четко печатающий шаг Казимирович. Невозмутимый, как всегда, Богдан Меткий, на лоб которому падает полуседой темный чуб, упрямо выбившись из-под собольего околыша шапки. Суровый русоволосый Волибор Громобой – и плечистый да кряжистый Михайло Бузун, чьи светлые прищуренные глаза вглядываются в пеструю толпу бряхмовских сановников внимательно и цепко. Смуглый, горбоносый и статный Зоран Ланович, положивший, по привычке, широкую ладонь на рукоять меча, висящего у бедра, – и Молчан Данилович, с утра повороживший украдкой на рунах: без сучка ли без задоринки пройдет сегодняшнее торжество? Яромир Баламут, в чьем шалом взгляде пляшут веселые и дерзкие огоньки – вечером на пиру наверняка дрогнет сердечко не одной боярышни, залюбовавшейся чернобровым сорвиголовой-великоградцем. Чуть растерянно улыбающийся в бороду Стоум Некрасыч, к прихрамывающей походке которого бережно примеривают шаги подмастерья – Васька, Федька да Сомик. И Терёшка с Миленкой. Слегка побледневшие от волнения, но справляющиеся с ним на удивление хорошо… На сыне Охотника новый боевой пояс из турьей кожи, с серебряными бляшками – подарок Прова и Мадины, а внучка знахарки, принаряженная алырской царицей в вышитый по подолу синими травами лазоревый сарафан, похожа на нежный лесной колокольчик. Яромиру, когда тот увидал ее в обновке, Казимирович шепотом велел закрыть рот – а то, мол, ворона залетит.

Сам Добрыня, как и в день приезда в Бряхимов, облачился в чудо-доспехи, изготовленные Железными мастерами, – и на него, закованного в броню-диковину, сияющую сталью, золотом и серебром, алырские вельможи снова глядели во все глаза. Тем паче что многие из тех, кто собрался нынче в тронном зале, видели эту броню впервые… Русич сначала не собирался ее надевать, но об этом неожиданно попросил Пров. «Чего ж такой красоте зря в углу стоять, коли уж вы ее в Алыр привезли? – усмехнулся царь-богатырь. – А поглядеть еще раз, какая мощь у наших новых союзников в запасе, моим боярам полезно!..»

Новых лиц в зале было много, но кое-кого из приглашенных Провом на церемонию сановников Добрыня уже знал. Зато из разнаряженных в пух и прах придворных, с которыми по-свойски беседовал в тот давний день казначей-ушкуйник, нет почти что никого. И – ни одной разбойного вида рожи, какие при Горбатом во дворце успели примелькаться.