Битва за Лукоморье. Книга 3

Вельмож, тесней всего повязанных с Карпом одной веревочкой, чернобронники Прова за эти два дня успели взять под стражу, а за что – нашлось без труда. Кто-то сейчас трясся от страха в дворцовой темнице, у чьих-то подворий пока просто выставили крепкий караул. О том, что всесильный казначей попал в немилость и сбежал из Бряхимова, знала уже вся столица. Царский двор гудел от слухов, будто растревоженное пчелиное дупло, но никто не мог толком понять, что за черная кошка пробежала между Гопоном Первым Сильномогучим и его ближником. Большинство придворных сходились на том, что государь давно уже собирался Горбатого сместить за его дурно пахнущие делишки – и лишь удобного случая выжидал. А бурную ссору с великоградскими послами, ясное дело, разыграл нарочно, войдя с ними в сговор, чтобы Карпу глаза отвести. Тот ведь и с Русью не сближаться настойчиво убеждал, и за войну с Баканом яростно ратовал…

Но то, что в Алыре теперь многое поменяется, уже видели и понимали при дворе все. И те, кто перед Карпом заискивал, и те, кто его люто ненавидел. Первые ждали перемен со страхом и затаенной злобой, вторые – с надеждой… И вторых нынче в тронном зале собралось явно больше.

Однако сейчас важнее всего, что граница Алыра и Бакана не заполыхает. Что войне на южных рубежах не быть, а налеты алырских разбойников на русские земли прекратятся. Что долг свой перед Русью и Золотой Цепью великоградское посольство выполнило с честью. И что у князя Владимира отныне станет меньше целым коробом тревог…

Последний широкий шаг по огневеющей дорожке, рассекающей зал надвое, – и Добрыня остановился у подножия царского трона. Сзади замерли товарищи-соратники, учтиво склоняя вслед за воеводой головы перед восседающим на троне Гопоном Первым и государыней Мадиной Милонеговной.

Нарочно ли, случайно ли, но Пров сегодня оделся так же, как в тот день, когда впервые принимал русичей. Лазурный кафтан, светло-голубая рубаха, богато вышитая золотой и серебряной нитью, пояс, украшенный вставками из бирюзы. В золотом обруче царского венца, низко надвинутого на темно-русые кудри, сверкают сапфиры. Мадина, сидевшая по левую руку мужа, была в красном. Огненное, как степной мак, платье, густо-алый аксамитовый летник [28]

с длинными рукавами, расшитый золотыми виноградными листьями, в уборе, покрывающем смоляные косы, жарко горят крупные рубины. Не иначе, привезенные мужем из Иномирья.

Щеки у царицы слегка разрумянились, а темные очи, встречая взгляд Добрыни, заблестели. Тоже волнуется, понял воевода. Пров, положивший руки на подлокотники трона, держался величаво и невозмутимо, хоть парадную парсуну [29] с него пиши, но в серых глазах на миг по-заговорщически сверкнула веселая искра. Сверкнула – и тут же спряталась. Время для веселья и шуток еще придет. На пиру, где за союз Алыра и Руси царь-богатырь поднимет первый кубок.

Справа от царского трона стояло пустое дубовое кресло, изукрашенное богатой резьбой. Поставили его для главы великоградского посольства. А рядом с троном замерли двое парубков в синих кафтанах. У одного в руках – раскрытая яшмовая шкатулка. Внутри, на малиновом бархате, два одинаковых пергаментных свитка, скатанных покуда в трубки. Второй парубок держал серебряный поднос с чернильницей и двумя тонко очиненными лебедиными перьями.

– Подданные наши, бояре алырские, воеводы да служилый люд – и ты, господин посол великоградский Добрыня Никитич со товарищи! – голос Прова раскатился по залу, заполняя все его уголки. Говорил царь-богатырь как по писаному – долго, видать, готовился и не один раз витиевато ругнулся сквозь зубы, сочиняя сегодняшнюю речь. – Радея о спокойствии да согласии в Золотой Цепи, решили мы, Гопон Первый Сильномогучий, заключить мир с Баканским царством – и отвести войска от Кесерского перевала. Тем решением выказываем мы соседям волю свою добрую и призываем их споры наши приграничные уладить без крови. Готовился Алыр к войне, вам всем это ведомо. Но для сильного меч в ножны вовремя вложить, чтобы ненужная кровь не пролилась, – значит не трусость проявить и не слабость, но мудрость… А дабы заверить всех соседей наших в чистоте намерений Алырской державы, скрепляем мы нынче подписями да печатями договор с Великоградом. О том, чтобы Русь в благом этом деле посредницей меж Алыром и Баканом стала…

Тот же зал. Тот же висящий на стене над троном цветной тканый ковер с гербом Гопона Первого – двумя скрещенными саблями. Тот же человек на троне, глядящий Добрыне в глаза… да уже не тот. И взгляд у него иной.

Теперь глаза Прова – это глаза друга. И – царя, имеющего полное право так называться. Правителя, понявшего наконец, что за свою державу и за своих подданных он отвечает прежде всего перед собственной совестью. И что власть – груз нелегкий, такой, что жилы и кости трещат…

Волчья прыть