И тут будто южная ночь выплюнула под ноги человека – не человека, зверя заморского – не зверя, две ноги, две руки – и хвост. Ростом невысок, плечами узок, а руки сильные, пальцы длинные, крепкие. Лицо шерстистое, кожа морщинистая, лоб высокий, глаза здоровенные, а уши, проколотые, с массивными серьгами – и того больше. Незнакомец дышал тяжело, с присвистом, скалился, обнажая крепкие жемчужно-белые клыки, и прижимал к груди перебитую руку.
– Эко диво, – только и успел промолвить Садко, еще не зная толком, как поступать дальше.
А нечеловек, каким-то особым чутьем опознав в нем морехода-русича, вдруг человеческим голосом заговорил, да еще и по-русски – правда, неправильно выговаривая некоторые слова:
– Я… ах-ххаххх-ха… Нума. Хорошая матроса, пригожуся я. Возимёте?
Ни разу с той ночи не пожалел капитан о том, что принял на борт Нуму. Не напоминал никогда, что тот здоровьем, а может и жизнью ему обязан. Не расспрашивал пристрастно, почему гнали и кто обидеть хотел. Не интересовался, какими судьбами индеянина занесло в такую даль, что принудило оставить родные берега. Захочет, сам расскажет. Нума же платил преданностью и благодарным усердием. Выше всех взбирался по мачте, ловко скользил по канатам, обладал зорким глазом и цепкой памятью. Язык русичей подучил, молодец. Сейчас так шпарит, что иные косноязычные из Новеграда позавидуют. Акцент, правда, остался, ну так и на Руси, куда ни поедешь, почитай везде свой говор…
Крик чайки заставил Садко глянуть в сторону правого борта, где сидел корабельный чародей Витослав. Молодой обаянник лениво обмахивался суконной шапкой, отвлекаясь лишь на одинокую чайку, что летела вровень с кораблем и общительно вопила. Похоже, просила еды, потому как чародей отвечал отдельными резкими звуками и кидал в воздух кусочки выловленной Садко рыбы. Чайка белоснежной молнией металась за гостинцами, жадно глотала, но не улетала, настойчиво требуя новой подачки.
Садко потянулся, налил еще чандан-шербета, отпил, невольно замычал от удовольствия и устроился на подушках поудобнее, оглядывая палубу и прислушиваясь.
Где-то впереди, ближе к носу и боевой надстройке звенела сталь: не терпящий безделья воевода Полуд Онеговский привычно гонял своих немногочисленных подопечных, обучая новым премудростям ратной науки. Рослый новеградец, которого Садко знал с детства, бездельничать не умел, наставляя Руфа, Абхая и Новика, троих корабельных пехотинцев – то показывал, как правильно чистить оружие и доспехи, то устраивал потешные бои, то обучал новым приемам. В общем, следил, чтоб бойцы без дела не сидели. Давеча Садко ему в личной беседе заметил, мол, почто ребят гоняешь, пусть бы отдыхали, коли деньки спокойные, а Полуд в ответ пожаловался: давно, ох как давно не случалось лихих схваток, так, глядишь, все навыки растеряют, жиром заплывут, обленятся. Так что пусть лучше попотеют лишний раз, зато в бою не подведут. Капитан спорить не стал, он привык доверять другу в воинских делах.
Старший матрос Каратан, опытный мореход с юга Среднего моря, в отличие от Полуда, отдыхать умел и любил, а потому своих помощников драить палубу не заставлял – да и не нуждался «Соколик» в постоянном уходе. Иногда матросы присоединялись к воякам Полуда и учились обращаться с оружием, но сейчас почти все – и Каратан, и Бану, и Ждан – играли в кости возле мачты, хохоча и переругиваясь. Лишь матрос-диволюд Мель, который солнце не сильно жаловал, скрывался на нижней палубе. Наверняка валялся в гамаке да мирно посапывал.
Славная команда собралась. И старых друзей, что отправились за капитаном в чужие воды на край света, и новых, из портов чужих и земель чудны́х – всех привечал Садко одинаково. Люди, диволюди… нету разницы, лишь бы верой и правдой служили, «Соколика» любили, душой были молоды, выбирали ветер странствий и унынию не поддавались.
Садко прикрыл глаза, мыслями улетая вперед, за горизонт, туда, где ждут новые приключения. И еще дальше, где ветер и волны ласково гладят берег родной земли… Изредка, будто тучка на солнце, наплывала тревожная мысль о грядущем, о том, что ждало впереди выполнение данной когда-то клятвы… но кручину Садко гнал прочь.
Нума из рода ванаров сидел в «вороньем гнезде», рассеянно глядя по сторонам и зевая. Безветрие превратило море в скучную равнину, корабль шел ровно и… уныло. Шквала бы!.. Шторма бы!.. Чтоб вызов стихиям бросить, а не торчать без дела на мачте, изредка отвечая Милославу на его странные вопросы. «Что там по правому борту?» Да ясно же – берег там, куда он денется? Эх, свернуть бы туда, зайти в какой-нибудь порт, поглазеть на новое и непривычное!
Но капитан решил идти к Синему морю без высадок, и этот долгий путь на северо-запад обещал стать самым скучным приключением в жизни ванары.