Битва за Лукоморье. Книга II

Имя было Добрыне незнакомо, а отчества своего горбун почему-то не назвал. Но бояре князя Владимира, ездившие в Бряхимов на переговоры с Гопоном, рассказывали: мол, по слухам, молодой царь очень доверяет своему казначею, который хоть днем, хоть ночью может входить к правителю Алыра без доклада. Правда, встретиться с этим царедворцем великоградцам ни разу не довелось, слишком уж недолго они в Бряхимове пробыли.

А поприветствовать богатырское посольство казначей, гляди-ка, вышел самолично.

– Здрав будь и ты, господин советник. Я – Добрыня Никитич, гридин Великого Князя Владимира Ярославича, государя земли Русской. И его посол ко двору властителя царства Алырского, Гопона Первого, – назвался воевода, так же коротко поклонившись Карпу в седле. – А по батюшке ты, прости, как величаешься? Неловко оно, к человеку, который по возрасту мне с товарищами чуть ли не в отцы годится, просто по имени обращаться.

Едва Добрыня назвался, как по обступившей русичей толпе пробежал изумленный шепоток. На советника имя богатыря, как видно, тоже впечатление произвело. В холодном темном прищуре вспыхнул непонятный огонек. Однако новость о том, кто возглавляет посольство великоградцев, горбуна из колеи не выбила, собой он владел отменно.

– Принимать столь великого да славного воина для нас честь, – возгласил казначей. – Слухом о тебе земля далеко полнится. А государь наш меня попросту да без затей величает – Карпом Горбатым. Так и вы зовите, ежели угодно.

– Что ж, Карп, как пожелаешь, – звучали слова советника, что и говорить, странно, но, в конце концов, как алырец себя именует – это его дело. – Доехали мы благополучно, на том благодарствуем. Хоть и удивило нас изрядно еще на границе, что иноземных переговорщиков в Алырском царстве столь неприветливо встречают. Видно, его величеству Гопону Первому не доложили, что Великий Князь Владимир к нему посольство отправил?

– Отчего же? О вашем приезде государю было сразу доложено, как же иначе, – Карп произнес это ровным и спокойным тоном. – С границы он весточку тоже получил. А два часа назад его величеству из-под Атвы донесение доставили, что вы уже на пути к Бряхимову.

Усмешка, промелькнувшая в низком сипловатом голосе Карпа, была еле уловимой, но Добрыня намек раскусил отлично. Пожалуй, гонца из-под Атвы горбун сам расспрашивал о том, что произошло в «Шести головах», и историю с вирой, уплаченной великоградцам за Федькин синяк, тоже наверняка вытянул. Такой – может.

– Только ты уж не обессудь, Добрыня Никитич, – так вышло, что его величество делами нынче занят. Важными да неотложными. Не до гостей-иноземцев ему. Потому, видать, и не отдал он приказа вас на тракте встретить. Недосуг было, а может, и запамятовал, – Карп кашлянул, прочищая горло. Он по-прежнему смотрел на Добрыню в упор, голос звучал подчеркнуто учтиво, а прищур был всё таким же непроницаемым, как вода темного омута. – Ну а мне государь повелел, когда мы с гонцом из-под Атвы побеседовали: как приедут во дворец господа послы да с коней сойдут, препроводить их тут же, прямо с дороги, в тронный зал. Пред его очи. Правда, вам обождать малость придется, когда его величество освободится. И оружие свое наперед страже сдайте, это тоже государево повеление.

Сзади кто-то из богатырей ошеломленно выдохнул – кажется, Михайло. Пробормотал сквозь зубы заковыристое ругательство Василий. А Добрыне показалось, что он ослышался.

Это было уже не просто прямое оскорбление Руси и Великого Князя, которое воевода, посол самой сильной державы Славии, проглотить никак не мог. Это была наглость, переходящая всякие границы.

«Укусить его?»

Бурушко громко и зло захрапел – и топнул левой передней ногой, высекая подковой искры из каменной вымостки двора. Добрыне пришлось натянуть повод, чтобы не дать раздувающему ноздри и негодующе прижавшему уши к голове коню заплясать на месте.

– Спокойно, – тихо приказал он любимцу.

Чувствуя охвативший седоков гнев, заволновались и зафыркали за спиной у Добрыни и другие дивокони.

– Они тут никак белены объелись, воевода? – первым не выдержал, как всегда, Яромир Баламут, опять напрочь забыв, что в отряде он – самый младший, а младшему негоже лезть поперед старших.

– Так-то в этом Алыре с послами обходятся? – поддержал его Иван Дубрович. Голос молодого богатыря угрожающе зазвенел.

Про себя был Добрыня с обоими парнями согласен. Такое нахальство он тоже видел впервые, несмотря на весь свой опыт переговорщика, но что за этим кроется, становилось всё интереснее.

Воевода тронул коленом коня, высылая вперед. Поднял повелительно руку – и за спиной разом стало тихо.

– Не понял твоих речей, господин Карп, – холодно отчеканил Добрыня. – Мы что – пленники, выходит, у вас во дворце? Или все же, как ты говоришь, почетные гости?

Царский казначей, на которого Бурушко надвинулся грудью, как гора, невольно отшатнулся. Его охрана дружно схватилась за рукояти сабель, но лица у стражников перекосило страхом.