Друз обернулся и взглянул на девятерых своих коллег — народных трибунов, которые взошли вместе с ним на трибуну. Что бы те ни думали о предложении своего председателя, самонадеянность патриция Цепиона нравилась им еще меньше. Конечно, Цепион созывал всенародный плебисцит, но делал это до официального роспуска Сената и к тому же самым наглым образом узурпировал территорию, принадлежащую народным трибунам. Даже Миниций был возмущен.
— Я должен положить конец этому фарсу! — произнес Друз сквозь зубы. — Вы со мной?
— С тобой, — откликнулся народный трибун Сауфей, бывший его сторонником.
Друз шагнул вперед, к краю трибуны, и провозгласил:
— Это собрание созвано незаконно, и я запрещаю продолжать его!
— Убирайся с моего собрания, предатель! — выкрикнул Цепион.
Однако Марк Ливий, не обращая на него внимания, продолжал:
— Расходитесь по домам, жители города! Я налагаю вето на это собрание, ибо оно противозаконно. Сенат еще официально продолжает заседать!
— Изменник! — снова взвился Цепион. — Народ Рима, неужели ты позволишь помыкать собою человеку, который хочет лишить тебя самого ценного, что у тебя есть?
Наконец Друз потерял терпение. Он дал знак Сауфею и приказал:
— Схватите этого чурбана!
Девять народных трибунов навалилась на Цепиона и без труда скрутили его. Филипп, который, стоя на самом дне колодца комиций, наблюдал за происходящим, вдруг вспомнил о каких-то срочных делах и поспешил вон.
— С меня довольно, Квинт Сервилий! — произнес Друз, обращаясь к Цепиону голосом, громко разносившимся по всему помещению. — Я народный трибун, и ты препятствуешь мне в исполнении моих обязанностей! Заруби себе на носу, так как это первое и последнее мое предупреждение. Если ты сейчас же не прекратишь упорствовать и не смиришься, я прикажу сбросить тебя с Тарпейской скалы!
Колодец комиций был вотчиной Друза. Взглянув в глаза народному трибуну, Цепион понял, что если тот прикажет, то его действительно сбросят со скалы. Ибо он пробудил в присутствующих древнюю вражду плебса по отношению к патрициям. Цепион мигом затих.
— Ты рано торжествуешь! — бросил он Друзу, когда его отпустили, и унесся прочь вслед за исчезнувшим Филиппом.
— Интересно, Филипп еще не устал от такого гостя? — задумчиво произнес Друз, наблюдая за бесславным исходом противника.
— Лично я уже устал от них обоих, — отозвался стоящий рядом Сауфей. — Надеюсь, Марк Ливий, ты понимаешь, что, если бы они не сорвали заседание Сената, ты бы добился принятия своего предложения?
— Разумеется! Иначе с чего бы Филипп вдруг вошел в такой раж? Ужасное актерство: срывать с себя тогу и швырять ее! — рассмеялся Друз. — Что-то будет дальше?
— Ты огорчен?
— Ужасно. Но это меня не остановит. Пока я еще дышу — я не уступлю!
Сенат возобновил слушания в самые иды, которые официально являлись днем отдыха и в которые комиций не устраивались. Это было сделано специально, чтобы у Цепиона не было предлога сорвать заседание на этот раз.
Секст Цезарь выглядел смертельно усталым, и его болезненный хрип разносился по всему помещению. Тем не менее он высидел от начала до конца все предварительные церемонии, после чего встал и заговорил:
— Больше никаких позорных выходок я не потерплю! А тот факт, что основным источником беспорядков выступает курульный подиум, я расцениваю как вдвойне оскорбительный. Луций Марций Филипп и Квинт Сервилий Цепион, я требую, чтобы вы вели себя сообразно вашему званию, которое, смею вас заверить, вы собою ничуть не украшаете. Вы оба пятнаете свое звание собственным поведением! Если вы не прекратите свои беззаконные и кощунственные выходки, я велю отнести фасции в храм Венеры Либитины и предоставлю разбираться с вами избирателям в их центуриях. — Он сделал паузу и кивнул Филиппу: — Теперь я предоставляю слово тебе, Луций Марций. Но поверь: терпение мое на пределе. Как и предводителя нашего Сената.
— Я не благодарю тебя. Секст Юлий, — вызывающе заявил Филипп, — равно как принцепса Сената и всех остальных, маскирующихся под патриотов Рима. Как можно быть патриотом — и разбазаривать наше гражданство? Это вещи несовместимые! Римское гражданство — римлянам! Оно не должно даваться тем, кто по своему роду, происхождению не имеет на то законного права. Мы потомки Квирина. Италики — нет. Это все, что я хотел сказать. Добавить к этому мне нечего.