Битва за Рим (Венец из трав)

Сульпиций оказался вместе с Марием и Цинной потому, что они выступили против Сената, — и только поэтому. Когда Сульпиций узнал о том, что произошло в Смирне, он испытал глубокое потрясение и уже не мог жить без чувства боли, без острого ощущения вины. Его разум пребывал в состоянии смятения, и причиной тому стал один небольшой факт: иноземный царь, оказывается, не делает различий между людьми Рима и людьми Италии. А если Митридат не разделяет италиков и римлян, значит, и в глазах остального мира различий между теми и другими не существует.

Когда разразилась война против Италии, Сульпиций, как страстный патриот и консерватор, отдался римскому делу всем своим сердцем. Он был квестором в год смерти Друза и всего себя посвятил своим умножившимся обязанностям. Именно благодаря его усилиям погибли множество италиков. Именно с его ведома жители Аскула пострадали намного ужаснее, чем заслуживали. Тысячи италийских мальчиков, которые прошли во время триумфа Помпея Страбона по улицам Рима, были изгнаны из города без еды, одежды и денег, чтобы выжить или умереть в зависимости от силы воли, которой обладали — или не обладали — их незрелые тела. Но кого из граждан Рима по-настоящему взволновало это страшное наказание, которому подверглись люди, фактически бывшие их сородичами? И чем Рим на самом деле отличался от понтийского царя? Позиция варвара, по крайней мере, была недвусмысленной! Он хотя бы не прикрывался праведностью и превосходством. Впрочем, как и Помпей Страбон. Именно Сенат постоянно увиливал от прямого ответа.

О, что же было правильным, и кто был на самом деле прав? Если бы хоть один взрослый италик или ребенок сумел избежать резни и вернуться в Рим, то как смог бы он, Публий Сульпиций Руф, взглянуть в глаза этим беднягам? Чем он отличается от Митридата — разве он не убивал италиков тысячами? Разве он не был легатом при Помпее Страбоне и не дозволял все эти зверства?

Но несмотря на душевную боль и смятение, Сульпиций продолжал мыслить ясно и логически.

Рим не пристыдить, Сенат — тоже. Не пристыдить также и его собственное сословие, включая его самого. В Сенате, как и в нем самом, издавна сформировалось сознание римской исключительности. Сенат убил его друга Марка Ливия Друза. Сенат прекратил наделение римским гражданством после войны с Ганнибалом. Сенат оправдывал разрушение Фрегелл. Сенат, Сенат, Сенат… Люди его собственного класса, включая его самого.

Итак, теперь им придется заплатить за все. И ему, Сульпицию, тоже. Настало время, решил Сульпиций, когда Римский Сенат должен прекратить свое существование. Нет больше древних правящих фамилий, нет больше богатств и власти, сконцентрированных в руках немногих чудовищно несправедливых людей, которые могли бы в самый последний момент совершить преступление. «Мы были неправы, — думал Сульпиций, — и теперь должны расплачиваться. Сенат уйдет. Рим должен быть передан тем людям, которые являются нашими заложниками, несмотря на все наши уверения, что они обладают властью. Властью? Нет, пока существует Сенат, власть для народа существует только на словах — не считая присутствующих в этом зале, разумеется. Представители второго, третьего и четвертого сословий составляют основную часть римлян. И это большинство практически не обладает никакой властью. Подлинное богатство и власть представителей первого сословия неотделимы от богатства и власти Сената. А потому они также должны уйти».

Стоя рядом с Марием и Цинной (почему Цинна оказался в оппозиции? что связывало его с Гаем Марием, кроме случайности?), Сульпиций взглянул на плотную толпу сенаторов, которые были с ним не согласны. Там находились его лучшие друзья Гай Аврелий Котта (назначенный сенатором в двадцать восемь лет, поскольку цензоры приняли слова Суллы близко к сердцу и попытались заполнить это великолепное собрание, Сенат, соответствующими людьми) и младший консул Квинт Помпей Руф, покорно примкнувшие к остальным, — неужели они не сознавали своей вины? Почему они смотрят на него так, будто виновен он один? Да, он виновен! И сознает это — в отличие от них!

«И если они не понимают этого, — продолжал размышлять Сульпиций, — тогда я буду ждать своего часа, пока эта новая война — ох, почему мы всегда воюем? — только еще разгорается. Люди, подобные Квинту Лутацию и Луцию Корнелию Сулле, будут принимать участие в новой войне, а потому не смогут противостоять мне в Риме. Я подожду. Я дождусь своего часа, и тогда я прикончу Сенат, а с ним и первое сословие».

— Луций Корнелий Сулла, — объявил принцепс Сената Флакк, — прими командование в войне против Митридата во имя Сената и народа Рима.

* * *

— Только где же мы найдем деньги? — спрашивал Сулла во время обеда в своем новом доме.