Битвы за корону. Три Федора

– Если ты, государь, опасаешься, будто им причинят нечто худое, то вложи стрелу своей тревоги в колчан спокойствия, – упавшим голосом перевел Языков. – Великий и могучий Кызы-Гирей не воюет с женщинами и никогда не обидит свою невесту, которой со временем, кто ведает, предстоит стать улу-беим – любимой женой хана. Да и московскую царицу ему обижать ни к чему.

А Фарид-мурза следом уточнил:

– Одно худо. Коль государь откажется с ними ехать, есть опасения, что они обе не перенесут разлуки с ним и очень скоро скончаются от превеликой тоски. Но тут мы ничего поделать не сможем.

«Ну да, дураку понятно, от какой такой тоски наступит их смерть, – уныло подумал я, лихорадочно ища выход, которого… не было. Во всяком случае я его не видел. А Фарид-мурза продолжал нас добивать, причем, догадавшись, за кого сейчас больше переживает Годунов, перенес основной акцент на Марину:

– Зато если ты сумеешь пораньше уговорить сестру смириться перед волей всевышнего и взять с нее согласие выйти замуж за красу Крымского престола, хан обещает возле твоих южных рубежей отпустить царицу обратно в Москву. А если ты не веришь, что их разместили со всеми приличествующими их высоким титулам удобствами, можешь сам расспросить их прислужниц, которых уже везут сюда, и они тебе обо всем расскажут….

Глава 29. По совету китайского полководца

В подкатившей к шатру телеге действительно находились Галчонок и боярышня Оболенская из окружения Мнишковны. Увидев их, крохотная надежда на пустое бахвальство татар, теплившаяся где-то в глубине души, приказала долго жить. Нет бахвальства. Все, ими сказанное – голая правда.

Годунов на негнущихся одеревенелых ногах направился к Оболенской, но ни о чем ее не спрашивал. Дойдя, он тяжело оперся о край телеги, внимательно посмотрел на нее и все: как стоял, так и сел на траву, закрыв лицо руками.

Тратить время на утешения времени не было. Вполголоса попросив остальных участников переговоров постараться утешить государя, а заодно выслушать боярышню, я поманил с собой Галчонка. Мы отошли с нею в сторону росшей метрах в пятнадцати от шатра небольшой ракиты. Когда мы туда шли, она молчала, прерывисто вздыхая, но изо всех сил удерживая рвущиеся наружу рыдания, за что я ей был чертовски благодарен. Мне и самому хотелось от бессилия взвыть в голос, как мальчишке, а ее сдержанность лишний раз напоминала, что эмоциям не место и не время. Потом, ближе к ночи, можно и повыть… на луну, а пока….

Подведя Галчонка к раките, я поставил ее перед собой, а сам плюхнулся на землю (не только Федора ноги не держали), прислонился спиной к дереву, устало закрыл глаза и велел рассказывать все в подробностях. В ответ молчание. Я открыл глаза. Так и есть: губы трясутся, вот-вот сорвется и взвоет, благо, Оболенская уже заскулила эдак протяжно и тонко, словно щенок.

– Я…, я… ничего не могла сделать, – выдавила Галчонок. – Хотела, да царевна мне… воспретила.

– Вот и хорошо, – кивнул я и … похвалил. – Молодчина.

Та ошарашенно уставилась на меня.

– Не шучу. И впрямь вы обе – умницы. Она велела, а ты послушалась ее и… осталась подле Ксении Борисовны, а это самое главное, – пояснил я, велев: – Теперь рассказывай, но постарайся ничего не упустить.

Та согласно кивнула и… все-таки разревелась.

– Э-э, нет, так не пойдет, – слегка возмутился я. – Ладно, давай иначе: я спрашиваю, а ты отвечаешь. Если слезы мешают, кивай головой или помотай ею. Все поняла? – и приступил к расспросам.

Через пару минут мой сухой деловитый тон подействовал на девчонку успокаивающе и она взяла себя в руки, а спустя еще несколько минут я знал все о том, что приключилось в Вардейке.

Получалось, если бы мы не поторопились, оставшись ночевать, то скорее всего тоже оказались пленниками хана. Это в лучшем случае. В худшем думаю понятно без слов, ибо врагов, налетевших рано утром, оказалось слишком много, не меньше пяти тысяч.

«Что-то слишком много для разъезда», – подумалось мне. Девчонка преувеличила? Возможно. Но навряд ли намного – чего-чего, а страха, у которого глаза велики, я в глазах Галчонка не заметил. Злость и досада, что не смогла выручить царевну, имелись, а его не наблюдалось. Получалось, татары шли целенаправленно. Так-так.

А уж когда Галчонок упомянула какого-то невысокого мужика в татарской одежде, но явно русского, мои подозрения, что здесь не обошлось без предательства, превратились в уверенность. Мужичок этот, ворвавшись вместе с татарами в светлицу к Ксении, находившуюся там вместе с еще пятью боярышнями, безошибочно указал на царевну. Получалось, дело нечистое. Но додумывать дальше не стал – не время – продолжая внимательно слушать девчонку.

Далеко не все из бояр и окольничих, оставленных Годуновым в качестве почетного эскорта подле царевны и яснейшей, вели себя достойно. Да и из их людей тоже. Кое-кто попытался скрыться, благо, основные татарские силы сосредоточились на захвате годуновского терема-теремка, а для атаки на прочие дома они бросили от силы тысячу, не больше. Словом, возможность сбежать имелась – было бы желание.