Бивуаки на Борнео

Всякий раз, когда я возвращался в деревню с частью кабана, люди кричали мне с высоты своих домов: «Ты убил одного, туан? Он жирный?» И я отвечал, как подобает: «Жирный в меру». Скажи я, что он очень жирный, это походило бы на похвальбу, а если бы я назвал его тощим, можно было подумать, будто я не хочу с ними поделиться.

Едва мы приходили домой, как начиналось паломничество соседей и соседок, являвшихся попросить у меня свою долю кабана, «только чтобы попробовать». И каждому приходилось рассказывать об охоте во всех подробностях, повторяя в двадцатый раз, как мы увидели баби, каким образом я выстрелил, и как он упал, и упал ли он с первого выстрела или только был ранен и так далее, и опять сначала для вновь пришедших, которые тоже хотели все знать.

После этого наступал наш черед. У каждого была своя специальность. Ги восхитительно готовил кабаньи ножки в сухарях. Петер жарил рагу, достойное лучших ресторанов. Жорж топил сало и откладывал его про запас в больших бамбуковых трубах по даякскому способу. Что до меня, то я питал слабость к мясу кабана, тушенному в бамбуке. Вот рецепт: порубите поровну мясо и сало хорошего кабана, за которым, правда, вам придется отправиться в центральные районы Борнео — единственное место, где есть и кабаны, и бамбук. Добавьте в смесь немного соли и перца, после чего наполните ею бамбуковые трубы и заткните их пучками листьев дикого банана. Поставьте трубы на два часа у огня так, чтобы пламя лизало бамбук. После этого, поверьте нашему опыту, вы пальчики оближете!

Дня два мы объедались всевозможными блюдами, приготовленными из кабана. Затем, когда запасы иссякали, а наша потребность в мясе становилась непреодолимой, я снова отправлялся на охоту. Но на Борнео дичь не попадается на каждом шагу, к тому же животные не ждут вас на одном месте. Сегодня кабаны здесь, и у вас есть шанс убить одного или двух, а назавтра они исчезают, оставляя лишь следы, быстро смываемые дождем. В такие дни нам нередко приходилось довольствоваться мясом макаки, издающим резкий запах, мясом гиббона, напоминающим резину, или же мясом циветты, которое сильно отдает мускусом.

В Лонг-Кемюате, как и в каждой деревне, где мы останавливались, я мобилизовал ребятишек, и они добывали мне различных мелких животных, на которых я сам не охотился.

Однажды утром я увидел группу направлявшихся ко мне ребятишек, один из которых сжимал в руках темный меховой шар. Вблизи я различил странное продолговатое существо с острой мордой, маленьким розовым носом и пушистой шерстью, свисавшей бахромой с короткого хвоста зверька. Его крохотные уши по форме удивительно напоминали человеческие, а желтые глаза со зрачками в виде восклицательного знака светились умом и лукавством.

Ростом зверек был с кролика, и я решил было, что это какая-то большая бамбуковая крыса из тех, что водятся на Борнео. Однако, вглядевшись получше, я узнал мангуста ранее не встречавшегося мне вида. Впрочем, в данном случае я был не одинок; по нашем возвращении во Францию он привел в недоумение всех специалистов.

Когда его положили у моих ног, он даже не пытался убежать. Он долго обнюхивал носки моих парусиновых туфель, затем внезапно повернулся и уронил на них каплю мочи, наверное, чтобы лучше выразить свое презрение к человеческому роду. Нагнувшись, я взял его на руки, Тогда он опрокинулся на спину и с удовольствием позволил щекотать себе брюшко, а сам в это же время играл пуговицами моей рубашки. Потом вскарабкался на мое плечо и сунул мне в ухо свою холодную влажную мордочку.

Я был покорен и имел неосторожность слишком ясно показать это. Тотчас же маленький обладатель животного запросил с меня астрономическую сумму в сто рупий — жалованье гребца за десять дней! Я торговался вяло, больше из принципа, так как готов был отдать многое, чтобы стать владельцем этого очаровательного зверька. Наконец мы сошлись на цене в пятьдесят рупий, вероятно намного превосходившей все, на что смел надеяться этот сорванец.

Мангуст, казалось, отлично понял перемену владельца., Когда группа ребятишек удалялась, передавая из рук в руки прекрасный, совершенно новый билет Индонезийского банка, он оставался возле меня, словно не знал никого другого!

— Инн лаки атау бетина? (Это самец или самка?) — спросил я его маленького хозяина.

— Бетина, — ответил он мне.

По-французски слово звучало неплохо, недаром это имя выбрала для себя известная парижская манекенщица, не зная, очевидно, его индонезийского значения. Поэтому мы сохранили его за нашим новым приобретением.

С этого момента Бетина и я стали неразлучны. Пока я работал, она лежала, свернувшись, у меня на коленях, спала или с кошачьим усердием занималась своим туалетом. Если я прохаживался по деревне, она трусила за мной, безразличная ко всему, что происходило вокруг.

Вечером она забиралась в мой спальный мешок и мирно спала до утра, свернувшись у меня в ногах или же, наоборот, у моего лица.