Благородный Дом. Роман о Гонконге. Книга 1. На краю пропасти

Джозеф Стерн ждал. Наконец нашелся покупатель на часть бумаг, и начался торг. Вскоре пятьдесят тысяч акций сменили владельца, новая рыночная цена на них установилась на отметке двадцать четыре доллара девяносто центов. Стерн изменил цифру с трехсот тысяч на двести пятьдесят тысяч и снова стал ждать. Продал еще немного, но больше предложений не поступало, и он вернулся на свое место. С него градом катил пот.

– Если все так и останется до утра, это не сулит «Струанз» ничего хорошего.

– Да. – Горнт по-прежнему наблюдал за Кейси. Она внимательно слушала Данросса. Горнт откинулся на стуле и задумался. – Продайте еще сто тысяч «Хо-Пак» и двести тысяч «Струанз».

– Милостивый боже, мистер Горнт, если «Струанз» рухнет, пошатнется весь рынок. Ущерб понесет даже ваша собственная компания.

– Будет корректировка, много корректировок, несомненно.

– Будет море крови. Если «Струанз» обанкротится, то же самое произойдет и с другими компаниями. Это разорит тысячи вкладчиков и…

– Вот чего мне не нужно, так это лекций по экономике Гонконга, мистер Стерн, – холодно произнес Горнт. – Если вы не хотите выполнять мои распоряжения, я воспользуюсь услугами другой фирмы.

Стерн вспыхнул:

– Я… Мне придется сначала собрать эти акции. Такое количество… получить эту сумму…

– Тогда предлагаю вам поторопиться! Я хочу, чтобы это было на табло сегодня! – Горнт проводил его взглядом, невероятно довольный.

«Много мнит о себе, ублюдок. Биржевые брокеры не более чем паразиты, все до одного».

Он чувствовал себя в полной безопасности. Деньги Бартлетта лежат на счету. Даже сейчас можно выкупить обратно акции «Хо-Пак» и «Струанз» и остаться в выигрыше на миллионы. Довольный собой, он перевел взгляд на Кейси. Она внимательно смотрела на него. В выражении ее лица ничего прочитать не удалось.

Джозеф Стерн вился между брокерами. Он снова подошел к столу Базилио. Сэр Луис перевел взгляд с табло на него:

– Ну что, Джозеф? Хочешь занять еще акций Благородного Дома?

– Да, пожалуйста.

– Для Квиллана? – спросил сэр Луис. Пожилой – ему было за шестьдесят, – небольшого роста, утонченный и элегантный, очень худой, он в этом году возглавлял комитет, управлявший фондовой биржей.

– Да.

– Давай-ка присядь. Поговорим немного, дружище. Сколько тебе нужно на этот раз?

– Двести тысяч.

Сэр Луис нахмурился.

– Три сотни уже на табло – и еще две? Это что – массированное наступление?

– Он… он не говорил, но думаю, что так и есть.

– Какая жалость, что этим двоим никак не помириться.

– Да.

Сэр Луис подумал, а потом проговорил еще тише:

– Я вот прикидываю, не приостановить ли торговлю акциями «Хо-Пак», а со времени ланча – и акциями Благородного Дома. Ситуация тревожная. Крах «Хо-Пак» вкупе с крахом Благородного Дома может обрушить весь рынок. Мадонна, трудно даже представить себе, что Благородный Дом обанкротится. Он сотнями потянет нас за собой. Может быть, весь Гонконг. Это трудно себе даже представить!

– Может быть, Благородному Дому требуется основательная встряска. Могу я занять двести тысяч акций?

– Сначала ответь мне на вопрос. Да или нет, и если да, то когда? Нужно ли нам приостановить торги по «Хо-Пак»? Нужно ли нам приостановить торги по «Струанз»? Я опросил всех членов комитета, кроме тебя. Мнения разделились почти поровну.

– Продажу тех и других акций никогда не останавливали. Ничего хорошего в этом нет. Мы живем в свободном обществе – в лучшем смысле этого слова, как мне кажется. Нужно, чтобы сработал рыночный механизм. Надо дать им самим разобраться между собой – струанам, горнтам и всем остальным. Пусть наверху окажется самый лучший, а самый худший… – Стерн устало покачал головой. – А-а, мне-то легко говорить, Луис. Я не делал крупных вложений ни в ту, ни в другую компанию.

– Куда же ты вложил деньги?

– В алмазы. Евреям нужны маленькие вещи, которые легко унести с собой, спрятать и конвертировать.

– Здесь-то тебе чего бояться, Джозеф? Сколько уже лет твоя фамилия живет здесь и процветает? Посмотри на Соломона – он и его семья, несомненно, богатейшие люди в Азии.

– Евреи привыкли жить в страхе. И привыкли, что их ненавидят.

Старик снова вздохнул:

– Ах, этот мир, этот мир… Каким чудесным он должен бы быть.

Зазвонил телефон, и он изящным движением снял трубку. Крохотные пальцы, мелодично переливающиеся звуки португальского языка, совсем непонятные. Стерну запомнилось только произнесенное несколько раз почтительное «сеньор Мата», но это имя ему ничего не говорило. Через минуту сэр Луис с весьма задумчивым видом положил трубку.