Благородный призрак

Пока он лежал вот так, шепча проклятия в адрес Свена и его дружков, студенты зашевелились, опомнившись от потрясения. Им было действительно страшно. У Георга в эти несколько минут было такое лицо, что посмей кто-нибудь сказать ему хоть слово, он и в самом деле задушил бы того голыми руками. Многим несмотря на их ужас, пришла в голову мысль о средневековом берсерке, на которого очень походил Георг. Его перекошенное от гнева лицо, играющие желваки на скулах, багровое от гнева лицо с диким каким-то безумным взором потемневших глаз – он был очень похож на дикого звероподобного воина средневековья. Несколько самых смелых студентов подошли к лежащему ничком на скамье Георгу и хотели было заговорить с ним, но увидели, что его плечи содрогаются от беззвучных рыданий. В этот момент Георг поднял голову, видимо, почувствовал, что на него смотрят и повернул к студентам своё жутко бледное лицо. Слёз на нём не было, но жуткая бледность и тот же дикий бессмысленный взгляд сразу выдавали его чувства.

– Уйдите! Прошу вас, уйдите!– прокричал он резким каким-то высоким не похожим на него голосом и снова уронил голову на скрещённые руки.

– Да что вы все вокруг него столпились, словно на чудо глядите!– выкрикнул из задних скамей Эмиль. – Все же знают, что он пьёт даже не скрываясь, а теперь он просто пытается оправдать себя!

– Замолчи, Эмиль!– медленно поворачиваясь к юноше, сказал один из студентов, первым подошедших к Георгу. Студента звали Калле. – Ты прекрасно знаешь, Эмиль, что ты был виноват в сегодняшней ссоре и должен повиниться перед нашим товарищем и другом.

– Другом?– насмешливо сузил глаза Эмиль, – с каких это пор он стал прозываться вашим другом.

Калле и другие студенты не удостоив его ответом, снова придвинулись к недвижимому Георгу. Тот приподнял голову и взглянул на собравшихся вокруг него молодых людей.

– Спасибо вам, друзья! Спасибо тебе, Калле Карлссон, никогда не думал я, что вы сможете принять меня. Особенно… особенно теперь…

Но Калле перебил его:

– Я и многие из нас знавали тебя с лучшей стороны. Ты всегда был молчуном, и хоть мало кто из нас заговаривал с тобой, мы все видели, что ты благородного нрава. Ты всегда защищал обездоленных и нищих на улицах, когда мы же, бывало, дразнили их. Прости меня и товарищей моих за невнимание, которое мы оказывали тебе все эти годы. Мы отлично понимали, что ты был лучшим из нас как и в учении, так и в нравственности. Мы завидовали тебе. Прости нас, если сможешь. и именно одиночество вызвало к жизни твою болезнь. Я понимаю это и не осуждаю тебя. Скорее ты должен нас проклинать, а мы не в праве обвинять тебя в чём-либо. Я так считаю. Человек двадцать или тридцать поддержали Калле громким четырёхкратным «ура». Георг сел на скамье и протянул Калле руку:

– Я ценю Ваше расположение ко мне,– сказал он, избегая обращаться к Калле на «ты», хотя они были примерно одного возраста. Ему всегда нравился этот юноша с большими умными глазами, высоким лбом и русыми волосами, но он всегда боялся первым подойти и заговорить с Калле, а тот почти никогда раньше не заговаривал с ним. Но теперь как и прежде Георгом овладела странная робость.

Калле пожал протянутую руку и без дальнейших разговоров сел рядом с ним на скамью. повлекло Но вот вошёл профессор философии.

Начался экзамен. Но тут Калле поднял руку.

– Да, Карлссон?

– Простите, профессор, но можно первым будет отвечать Георг Эрикссон.

Профессор вопросительно поднял брови, но Калле опередил его:

– Дело в том, что Георгу сегодня не здоровится. Он сам мне об этом сказал. И я прошу, чтобы Вы первым спросили его.

– Но господин Эрикссон сам мог бы сказать мне это. Я не понимаю, почему Вы, Карлссон, просите за него.

Но Калле, не капли не смущаясь, ответил:

– Вы же отлично знаете как и мы Георга. Он и слова-то лишнего не вымолвит.

– Господин Эрикссон, поведайте нам то, что вы выучили за последний год обучения, и я отпущу Вас.

Поднимаясь со скамьи, Георг прошептал одними губами: «спасибо».

Он начал говорить, и все заметили, что голос его стал каким-то дрожащим, неуверенным и то и дело звенел то ли от слёз, то ли от гнева. Сам Георг не помнил о чём спрашивал его профессор, и что он сам говорил. Только два лица стояли перед ним: ненавистное лицо Эмиля, и добрые глаза Калле, который то и дело дружелюбно кивал ему и ободряюще улыбался. Но вот его голос стал ровнее и увереннее, и Георг конце концов благополучно сдал экзамен, хотя не так блестяще как надеялся и потом долго ещё подозревал, что ни будь рядом Калле, который всем своим видом пытался поддержать и ободрить его, он бы никогда не выдержал этого экзамена, потому что в голове его после утреннего происшествия царил невообразимый сумбур.