Благословение имени. Взыскуя лица Твоего

С самого начала Библия обращается к нам на языке событий, которые так укореняются в нас, будто становятся частицей нашего бытия. Рассказ о ночной борьбе по-своему завораживает; перед этой сценой мы не чувствуем себя сторонними наблюдателями; ее действие разворачивается где-то рядом, в нас самих. Мы ощущаем смутный гул схватки, сплетение тел, глухую борьбу под трепещущими деревьями, и ее напряжение как будто передается нам… Что в конце концов происходило там, тысячелетия назад, у потока Иавока? Почему Господь вдруг отказался от Своей силы, явив Себя в Вефиле (видение лестницы, уходящей к небу, – Быт. 28), так странно и неожиданно «воплотился» до Воплощения, снизошел до роли ночного агрессора? Что за истину захотел Он открыть из мрака? Какое откровение решил передать человеку в этой изматывающей борьбе в полусне?

Сон (потому что мне думается, что эта борьба происходила тогда, когда Иаков не вполне владел своим разумом, был, как говорят, «вне себя», но не от какой-либо страсти, а от ошеломляющей близости Божией) обезоруживает нас, обнажает «внутренность», по выражению псалмопевца, высвобождая те силы, которые она хранит в себе без нашего ведома. О каких силах мы говорим? Едва речь заходит о брожении неведомых энергий в человеке, мы чаще всего вспоминаем о его подсознании с докучливым наследием неукрощенного «низа», ставшего законной собственностью психоанализа. Однако и духовный «верх» нашего я, также живущий по своим, не ведомым нам законам, не в меньшей мере ускользает от контроля разума. Все знают, что ночь открывает наше сердце для нападений врага, но вместе с тем делает его и более гостеприимным, восприимчивым к присутствию Божию. Сон обнажает борьбу, о которой мы не ведаем, не помним, не желаем знать днем. Бодрствующая мысль сама направляет луч света, что-то выхватывая из темноты, что-то оставляя в намеренном неведении или полузнании.

«Все это не столь уж и важно, – уговаривает она себя, задвигая в безопасную тень то зло, которое мы совершили, – здесь не о чем особенно беспокоиться». Но, засыпая, мысль перестает быть хозяйкой над собой, ее «тело» внезапно слабеет, становится слишком легким и детским, чтобы передвигать в нужном логическом порядке весомые привычные аргументы, и тогда из тени выступает другое – «чудное» как Имя – знание. Нередко оно вступает в борьбу с той дневной, уравновешенной, успокаивающей убежденностью, принимается оспаривать ее, судить, будучи при этом бесконечно более слабым, но при всей «летучести» своей неодолимо настойчивым. Его настойчивость оставляет отпечаток в действующей нашей памяти, и мы начинаем сознавать, что у нас есть свидетель или обвинитель, подстерегающий нас, показаниям которого нам нечего противопоставить. Этот зародыш знания, явившегося из ночи, подобен якорю, брошенному в наше подсознание и цепляющемуся за корень того, что вечно в людях…

«Когда Бог сотворил человека, то Он всеял в него нечто Божественное, как бы некоторый помысл, имеющий в себе, подобно искре, и свет, и теплоту; помысл, который просвещает ум и показывает ему, что доброе и что злое: сие называется совестью, а она есть естественный закон» (Авва Дорофей. Поучение третье. О совести). Совесть неотделима от нашей человеческой природы, будь она верующей или безбожной, ибо в самой ее глубине мы обнаруживаем присутствие как бы посторонней силы, действующей в нас и чаще всего против нас…

Даже и ночью учит меня внутренность моя (Пс. 15, 7), и вместе с тем это знание приходит откуда-то извне, со стороны того Незнакомца. Оно кажется более чем личностным и в то же время предпочитает остававаться анонимным. Ни оно не может отделиться от нас, ни мы не в силах освободиться от него, и, принимая болезненные удары, мы бесконечно нуждаемся в нем.

Не отпущу Тебя, пока не благословишь меня

, – говорит Иаков. В этой борьбе ни одна из сторон не хочет одержать победу. Бог повреждает состав бедра человека – не для того ли, чтобы он не сумел далеко убежать от Него? – но человек вовсе и не собирается убегать, он не хочет отпустить Бога без Его благословения. Ты боролся с Богом, – говорит Господь Иакову, но разве его борьба велась не ради того, чтобы быть с Богом, получить от Него частицу Его благой силы, которая могла бы наполнить собой нашу немощь (ср. 1 Кор. 12, 9)? Богоборчество есть форма нашей тоски или ревности по Богу, причиняющему нам боль, но и эта боль становится для нас благодатным даром.