Блек. Маркиза д'Эскоман

— Тот самый пассажир, кто поднялся к нам на борт "Дофина" на следующий день после смерти бедняги Дюмениля?

— Именно, именно, тот самый, кто проделал вместе с вами весь путь до Вальпараисо, где вы покинули борт корвета; меня тогда так сильно мучила морская болезнь, что на палубу я поднимался всего лишь раз или два.

— В самом деле, я высадился на берег в Вальпараисо, забрав с собой Блека и мать Блека, которого вы знали щенком. О! Вы теперь видите, что я вам не лгал.

— Да, но, пожалуйста, давайте сейчас оставим Блека в покое и займемся другим делом.

— Всем, чем вам будет угодно, сударь.

— Мое имя, шевалье де ла Гравери, не напоминает ли оно вам некоторые обстоятельства?..

— Вы правы, сударь.

— Помните ли вы пакет, который Дюмениль доставил вам на борт в тот день, когда он стал жертвой этой роковой болезни, что свела его в могилу, и имя особы, которой этот пакет был адресован?

— Госпожа де ла Гравери…

— Матильда!

— Увы, шевалье, — ответил г-н Шалье, — в этом отношении я не смог выполнить миссию, за которую взялся, полагая, что сразу же, не задерживаясь, вернусь во Францию.

— А!

— Вы видели, как я высадился в Вальпараисо?

— Да.

— Прежде всего, я провел там гораздо больше времени, нежели предполагал; затем, вместо того чтобы вернуться по суше или же обогнуть мыс Горн, я сел на корабль, который, выполняя кругосветное плавание, шел через Капстад. В результате чего, когда я попал во Францию, госпожа де ла Гравери уже умерла.

— Но вы разузнали что-нибудь о ее смерти и об оставленном ею ребенке, сударь?

— Очень мало… Но я вам расскажу все то немногое, что мне известно.

— О! Умоляю вас, — произнес шевалье, молитвенно сложив руки.

— Ваш брат, вы это, вероятно, знаете, потребовал, чтобы она не признавала ребенка, которого должна была родить; она родила девочку…

— Так, сударь, да, все так!

— Этой девочке при крещении дали имя Тереза.

— Тереза! Вы в этом уверены?

— Совершенно уверен.

— Продолжайте, сударь! Продолжайте! Я вас слушаю.

В самом деле, шевалье, казалось, жадно ловил каждое слово рассказчика.

— Ребенка поручили заботам некой женщины, которую звали…

Господин Шалье запнулся, припоминая имя.

— Матушка Денье, — с живостью произнес шевалье.

— Да, так, сударь; но, предприняв поиски этой женщины, я не смог найти ни малейших ее следов.

— Зато я, сударь, я ее нашел!

— Кого?

— Терезу!

— Терезу?

— Да, и благодаря вам я смогу, надеюсь, вскоре назвать ее своей дочерью.

— Вашей дочерью?

— Без сомнения.

— Однако мне казалось…

Господин Шалье внезапно замолчал: область, в которую он вторгался, показалась ему весьма опасной.

Шевалье понял его мысль.

— Да, вас это удивляет, — сказал он с грустной улыбкой, — но когда смерть легла поверх обиды, то достоин сожаления тот, кто продолжает держать ее в своей памяти! К тому же, признаюсь вам, я провел долгих семь лет моей жизни, не любя никого, кроме самого себя, и, состарившись, я стал ветреным, начал изменять самому себе ради собаки, и от собаки я хочу перейти к своему ребенку. Послушайте, сударь, напрягите память! Нет ли у вас каких-нибудь свидетельств, основываясь на которых мы можем доказать происхождение этой девушки?

— Несомненно, если вы можете доказать, что это именно ее отдали на воспитание матушке Денье; у меня есть акт, — тот самый, что бедняга Дюмениль привез мне на борт, поручая моим заботам и мать и дитя, — у меня есть акт, переданный ему госпожой де ла Гравери; акт, составленный по указаниям врача, ходившего за ней и засвидетельствовавшего, что ребенок женского пола, крещенный под именем Терезы Дельфины Маргариты, является ее дочерью.

— А следовательно, и моей дочерью! — радостно вскричал де ла Гравери. — Pater is est quern nuptiae demonstrant!

И никогда еще эта аксиома супружеского права, приводившая в ярость стольких мужей, не провозглашалась с более счастливым лицом и более довольным сердцем.

После того как шевалье дал волю своей радости и своему удовлетворению, он счел, что пришло время познакомить г-на Шалье с различными участниками драмы, развязку которой Дьёдонне так трудно было найти.

Он закончил свой рассказ тем, что произошло вчера между ним и Грасьеном д’Эльбеном в Голландском кабачке.

Господин Шалье, узнав о предстоящей на следующий день дуэли, сделал все возможное, чтобы отговорить шевалье от поединка.

Но вид Блека и раздражение, испытанное им утром, вернули шевалье его воинственное настроение и подняли его дух.