Блек. Маркиза д'Эскоман

— Нет, дорогой мой сударь, — сказал он, — нет, нет, нет! Мое решение непоколебимо! Я решил драться еще тогда, когда у меня были всего лишь предположения по поводу рождения Терезы; теперь же, когда я твердо уверен, что она дочь Матильды, я готов тысячу раз пожертвовать своей жизнью ради нее! И, послушайте, это во мне все еще говорит эгоизм — ибо я всегда был эгоистом и останусь им до конца, — послушайте, — продолжал шевалье, показывая на Блека, который, отворив дверь, вошел в гостиную и с задумчиво-печальным видом положил свою голову на колени шевалье, — я открыл такое наслаждение в тех страданиях, которые перенес ради них, что уверен: в смерти, принятой за любимое существо, таится такой источник благодати и утешения, какого никто и не подозревает и с каким я вовсе не прочь был бы поближе познакомиться.

— Ну что же, — ответил г-н Шалье, — раз ваше решение твердо, то, мой дорогой господин де ла Гравери, окажите мне честь, выбрав меня вашим секундантом.

— Ах, сударь, я как раз хотел просить вас об этом! — вскричал обрадованный шевалье.

— Итак, это решено?

— Да, решено, и мы не можем терять ни минуты.

— Почему же?

— Секунданты моего противника должны с двенадцати до часу прогуливаться по террасе Фейянов, поджидая там моих секундантов, чтобы обговорить условия поединка.

Шевалье вынул свои часы.

— Сейчас десять часов тридцать пять минут, — добавил он.

— Хорошо! Вы сами видите, что у нас еще есть время.

— Это правда! Но я еще не завтракал.

— Я предложил бы вам позавтракать со мной, но необходимо, чтобы я вам нашел второго секунданта.

— Зачем?

— Чтобы обсудить условия поединка.

— Это ни к чему! У меня уже есть второй секундант; однако я желаю, и тому существуют весьма серьезные причины, чтобы он встретился с моим противником и его секундантами только на месте дуэли; поэтому я прошу вас, чтобы вы один уладили все условия поединка.

— Какие у вас будут пожелания?

— Никаких.

— Но если ваш противник предоставит вам выбор оружия?..

— Не соглашайтесь на это! Оскорбление было нанесено ему, и я не желаю никаких уступок.

— Но все же вы отдаете предпочтение какому-либо виду оружия?

— Предпочтение, сударь? О нет, слава Богу, я питаю отвращение к любому из них.

— Но в конце концов вы умеете стрелять из пистолета и владеете шпагой?

— Да. Мой бедный Дюмениль, несмотря на мое отвращение к этим орудиям убийства, научил меня ими пользоваться.

— И вы достаточно хорошо ими владеете?

— Сударь, вам хорошо знакомы эти маленькие зеленые попугайчики с оранжевой головкой, которые по своим размерам чуть больше обычного воробья и встречаются на всех островах Океании?

— Отлично знакомы.

— Так вот, я регулярно убивал двух из трех этих попугайчиков, сидящих на вершине дерева.

— Вы не достигли уровня вашего учителя Дюмениля, убивавшего трех из трех; но, тем не менее, это вовсе неплохо. Ну, а как обстоят дела со шпагой?

— О! Я умею лишь парировать удары, но делаю это очень ловко.

— Этого недостаточно.

— И потом я знаю один удар…

— А-а!

— Один-единственный.

— Если это некий выпад, которым Дюмениль поражал меня десять раз, то этого достаточно.

— Да, это тот самый удар, сударь.

— Тогда я больше не опасаюсь за вас, сударь.

— Я тоже, но только при одном условии…

— Каком же?

— Позвольте Влеку сопровождать нас завтра на место поединка, дорогой Шалье. Я очень суеверен и убежден, что его присутствие принесет мне завтра удачу.

— Блек последует за вами, и не только завтра; отныне он будет с вами всегда, шевалье, и я счастлив, что могу вам подарить животное, к которому вы столь сильно привязаны.

— Спасибо, сударь, спасибо! — воскликнул шевалье, и глаза его были полны слез. — О! Вы не знаете, как дорог мне ваш подарок! Видите ли, Блек — это не животное, это… Но нет, вы мне не поверите, — добавил шевалье, поочередно переводя взгляд то на Блека, то на своего нового друга.

Затем, протягивая руки к Блеку, он позвал:

— Блек! Мой славный Блек!

Блек бросился в объятия шевалье, издавая нежное радостное повизгивание, а шевалье совсем тихо говорил:

— Теперь будь спокоен, мой бедный Дюмениль! Ничто нас больше не сможет разлучить!.. Разве только, — добавил он с печалью в голосе, — пистолетная пуля или удар шпаги…

Но, как будто поняв смысл этих слов, Блек вырвался из рук шевалье и принялся так весело прыгать и так радостно лаять, что г-н де ла Гравери, веривший, по его собственным словам, в приметы, расценил его поведение, как доброе предзнаменование, и, протянув руку г-ну Шалье, с необычайной удалью вскричал:

— Проклятье! Дорогой друг, по-моему, вы что-то говорили о завтраке, который вас ждет и который вы предложили мне разделить с вами?

— Да, конечно.

— Отлично, тогда вперед, за стол! И да здравствует радость!

Господин Шалье с удивлением посмотрел на шевалье; но он уже начинал привыкать к чудачествам своего нового знакомого и тоном, который самым странным образом контрастировал с его словами, повторил:

— Итак, за стол и да здравствует радость!

И он провел своего гостя в обеденную залу, где был накрыт такой завтрак, какого г-н де ла Гравери не ел с того дня, как рассчитал Марианну.