Блистательные Бурбоны. Любовь, страсть, величие

Скоро маркиза его получила: не сработала даже тяжелая артиллерия, привлеченная маркизой. Даже посулы королевских благодеяний и его одобрение подобных умыслов не смутили герцога, что видно из нового письма Помпадур: «Я получила, государь мой, Ваше письмо и извинение. Это есть честный отказ, который Вы старались умягчить с великим искусством; но я его понимаю. Вы сказываете, что Ваш сын по своей матери принадлежит светлейшему Лоренскому дому и что Вы без его согласия не можете к тому приступить. Простите мою дерзость и вспомните, что я Вас в сем деле не просила ни о какой милости, но хотела Вам ее оказать. Моя дочь имеет все, что только может удовольствовать честолюбие принца: невзирая на сие она недостойна союза светлейшего герцога де Ришелье; надлежит ей иметь терпение: ошибка моя заставляет меня почти стыдиться; я вижу, что мы один другого не знает».

Здесь все: и разочарование, и тщетная попытка сделать хорошую мину при плохой игре, и полуявная угроза. Так что герцог был прав, когда прилагал максимум искусства при отказе, но переоценивал свои силы, когда отказывал: маркиза подобного не прощала…

И все же этот мир, гнушающийся ею, был единственно возможным для нее – слишком много сил она приложила, дабы его завоевать. И теперь она не намерена была никому его уступать. И никому не собиралась спускать из тех, кто по глупости или злобе мог его порушить.

Маркиза чувствует поэтому себя обязанной стоять на страже монархических принципов, ибо видит, что эти принципы подвергаются дискредитации как раз со стороны тех, кто должен стоять на их страже – король и его ближайшее окружение. Всеобщее безверие, эскапада ради эскапады, наплевательство, злоупотребления, безделие возмущают маркизу. С королем она работает в особом режиме, остальным также не ленится выговаривать. Как в устной, так и в письменной форме. В 1751 году письменную выволочку получает морской министр граф Морена, который в перерывах между укреплением флота, для которого он действительно много сделал, сумел издать 29 томов острот и анекдотов, подвергнув рукописи сплошной собственноручной правке. Этому любителю изящных острот маркиза безо всякого юмора пишет: «Вы старейший королевский служащий, сударь мой, надобно Вам быть и благоразумнейшим. Благопристойно ли, чтобы женщина жаловалась на старика, которого она никогда не обижала. Я слышу, будто Вы всякий день при собрании за Вашим столом веселитесь не только на мой счет, что маловажно, но и на счет Вашего государя, которого Вы почитать долженствуете, и что Вы в то время сколь несправедливые, столь и неблагопристойные употребляете выражения, не соответствующие ни с Вашими летами, ниже с Вашим саном. Если бы Вы только меня обидели, я бы Вас извинила и презрела; но когда человек, забыв благопристойность, себя и законы своей должности, дерзает поносить язвительными словами наилучшего государя, который его возвысил и осыпал благодеяниями, сие значит, позвольте мне сказать, постыдное малодушие.

Не взирая на все Ваши поступки, государь мой, я не буду несправедливой и без труда признаю, что Вы добрый министр и королю усердно служили; но усердной для Вас службы не довольно: Ваша должность и признательность обязывают Вас его почитать. Если он имеет слабости, не Вы его судья, но паче он Вам. Удостойте сие мнение извинения, которое лучше учтивых объяснений».

Она понимала, что рыба начинает гнить с головы, и если те, кто призван в силу своего рождения охранять и укреплять, начинают осмеивать и разрушать основу государственного механизма и его идеи, то это может привести к скорому краху.

Как – столь же быстро и однозначно – может привести к краху дискредитация этого охраняющего основы слоя, тот самый стержень-опору, которым крепится-объединяется все.