Блистательные Бурбоны. Любовь, страсть, величие

Она редко вмешивалась в работу короля: либо Людовик сам спрашивал ее мнения, либо надо было спасать дело, которое она сама затевала.

Ее внешнее смирение в делах короля никого не обманывало, также как и ее скромность в официальных церемониях, когда она, номинально вторая светская дама невестки короля – до старшей дофины, «держала себя как самая заурядная придворная дама, и всегда занимала последние места… она обязательно уступала место, отступала везде перед дамами герцогского звания, даже просто знатными дамами, никогда не соглашаясь занять место впереди дам герцогского звания, когда они предлагали ей это, только с видом неохоты и благовоспитанности уступая настояниям дам прочего звания и во всех таких случаях выказывая всегда чрезвычайную вежливость, приветливость, обходительность, как особа, ни на что не претендующая, ничего на себя не напускающая».

Но вместе с тем все прекрасно знали, что во внутренней жизни двора она пользовалась всеми преимуществами королевы: так все с ней обращались. Она имела право сидеть в кресле при короле, его брате, его сыне, при английском королевском дворе и при всех прочих.

Так продолжалось не год и не два. Размеренность придворной жизни контрастировала с бурной жизнью во всем мире, во всей Европе. Но до Версаля донеслись лишь глухие сполохи. Отфильтрованные, они доходили до короля и еще более урезанные – до маркизы де Ментенон.

Единственной ее заботой был король. С возрастом его эгоизм и себялюбие стали приобретать угрожающий характер и смахивать на манию величия. Смерть сына, внука, его жены и их старшего внука, затем еще одного его правнука – все это влияло на его психику, на его характер, на его здоровье.

Франсуаза начала тяготиться им: он чаще бывал у нее, замкнувшись малым кругом общения (финансовые неурядицы, помноженные старческой скупостью, и стариковская нелюдимость короля обезлюдили Версаль). А она не знала, что с ним делать и как его забавлять.

И, наконец, 10 августа 1715 года Людовик заболел. Болезнь сразу приобрела тяжелый характер, больной впал в беспамятство. Надежд не было. Ментенон, утомленная королем и его болезнью, уехала в Сен-Сир. Король звал ее в бреду и выходя из него. И она вновь объявилась в Версале, изредка навещая больного, бывшего тридцать лет ее мужем.

Как только он умер, она уехала в Сен-Сир. У нее хватило ума считать, что с этого момента она умерла для света. Она не стала вмешиваться в борьбу за регентство и власть над малолетним королем, которую повели между собой зять Монтеспан герцог Орлеанский и ее сын, любимец Ментенон герцог Мэнский.

Герцог Орлеанский победил. И даже приехал сам засвидетельствовать почтение Франсуазе и подтвердить, что королевская пенсия в четыре тысячи ливров в месяц ей будет выплачиваться. Маркиза поблагодарила, ничем не выдав своего разочарования поражением герцога Мэнского, для которого она добилась у Людовика XIV так многого.

Она уже смирилась, что ей остался один Сен-Сир, который герцог Орлеанский также взял под свое покровительство.

Здесь она и прожила те три с лишним года, что отпустила ей еще судьба. Жила как строгая хозяйка Сен-Сира, во все вникая и всем руководя. Мало кого принимая у себя и никуда не выезжая.

Ее смерть 15 апреля 1719 года всех оставила равнодушными – ее время кончилось еще при ее жизни. Но осталось в полной красе и полной силе окружение, живущее жизнью и привычками, установками и обычаями двора, искателями любви и карьеры. Окружение, «делающее короля»…

В эпоху воинственного короля (как и в предыдущие переломные эпохи потрясений в государстве) немудрено, что ближайшие сторонники и сподвижники – это прежде всего военные. Дополнительным резоном их присутствия может служить еще и то, что мир еще недалеко ушел от идеологии и философии индивидуальной доблести, прежде всего – военной, от тех рыцарских времен, когда лишь профессиональный воин имел право голоса и возможность влиять и определять жизнь окружающего его мира.

И начать стоит с военного министра и великого канцлера Лувуа Франсуа Мишель Летелье (18.I.1641—16.VII.1691). Маркиз Лувуа, сын государственного секретаря военного министерства (т. е. военного министра). Отец выхлопотал у короля право передачи своей должности сыну по наследству. С ранних лет Лувуа готовился к ее занятию под руководством своего отца и маршала Тюренна.

В 1666 году Лувуа фактически стал военным министром, хотя эта должность до 1677 года пока еще оставалась за его отцом.

В продолжение 27 лет, до самой своей кончины, Лувуа неутомимо работал над огромной задачей коренной реорганизации французской армии. Одной из первых мер, проведенных военным министром, было ограничение продажи офицерских чинов. Одновременно Лувуа принял ряд мер по улучшению состава офицерского корпуса. По отношению к офицерам установлена была строгая дисциплина, особенно к представителям знатных родов. Этих офицеров Лувуа обязал всегда находиться при армии, предложив им выбирать одно из двух: быть царедворцами или офицерами.