Антиеврейские процессы в Праге в конце 1952 года, сфабрикованное в СССР в начале 1953 года «дело врачей» и разрыв дипломатических отношений между Иерусалимом и Москвой в феврале 1953 года повлияли на позицию Д. Бен-Гуриона в отношении заключения союзов с государствами советского блока. Заявления, которые он делал по поводу этих событий, не оставляют сомнений в его резко отрицательном отношении к советскому режиму и коммунистиче-ской идеологии. В конце января 1953 года он говорил членам правительства: «Мы в любом случае должны быть на стороне Запада. У нас нет выбора так же, как у нас не было выбора в дни Гитлера». Освобождение в апреле 1953 года врачей, арестованных в СССР без всякой вины годом ранее на пике антисемитской кампании позднего сталинизма[149]
, способствовало и улучшению израильско-советских отношений. В середине 1953 года в качестве условия возобновления отношений между двумя странами Д. Бен-Гурион согласился дать Советскому Союзу обязательство «не вступать ни в один блок, враждебный по отношению к СССР».Не воспринимая Израиль как своего союзника, в 1952 году администрация США ответила отказом на просьбу его правительства о предоставлении займа; в том же году просьбу Израиля о получении ссуды в размере пяти миллионов фунтов отклонило правительство Великобритании. Тяжелейшая экономическая ситуация, в которой находилось еврейское государство, начала изменяться к лучшему, только когда начали поступать репарационные выплаты от правительства ФРГ, согласившегося таким образом компенсировать разграбленное и присвоенное нацистами имущество жертв Холокоста. Хотя из-за согласия Д. Бен-Гуриона вести переговоры с Германией и получать деньги от этой страны спустя считанные годы после Холокоста разгорелся один из самых острых политических кризисов в истории Государства Израиль[150]
, когда против правительства единым фронтом выступили все оппозиционные партии, от социалистической Объединенной рабочей (МАПАМ) и Коммунистической на левом фланге до движения «Херут» [ «Свобода»] во главе с Менахемом Бегином (1913–1992) — на правом, еврейское государство оказалось, по сути, в безвыходном положении. Сотни тысяч евреев, как переживших Холокост и прибывших в страну из Европы, так и иммигрировавших из Марокко, Алжира, Ирака, Йемена и других стран арабо-мусульманского мира, ютились в брезентовых палатках и барачных поселках, но никакая страна, включая США, не была готова поддержать усилия по абсорбции этих людей, предоставлении им приемлемого жилья и создания рабочих мест. Согласие правительства Западной Германии выплачивать репарации Израилю — стране, которой во время Холокоста еще не существовало — было огромным дипломатическим достижением, прежде всего, многолетнего президента Всемирного еврейского конгресса Нахума Гольдмана (Nahum Goldmann, 1895–1982), однако это были деньги, которые в Израиле получать хотели меньше всего — и которые согласились, да и то после ожесточенных споров[151], получать лишь потому, что более помощи было ждать неоткуда.Не будет преувеличением сказать, что внешнеполитическое одиночество, в котором оказалось еврейское государство, таило в себе угрозу самому факту его выживания. Во-первых, проблемой была сильная поддержка — в особенности в ООН — требований арабского мира заставить Израиль отказаться от завоеваний в Войне за независимость; лидеры молодого государства рассматривали давление в этом направлении как серьезную угрозу, даже несмотря на то, что создание еврейского государства произошло под эгидой ООН, в которую Израиль был принят в качестве одного из членов. Во-вторых, Израиль, принявший в первые три года своего существования иммигрантов, численность которых равнялась численности его собственного населения на момент провозглашения независимости, нуждался в значительной экономической помощи извне для их абсорбции. Надежда на получение этой помощи от США оказалась тщетной; представителям еврейского государства пришлось вести переговоры о получении средств с официальными лицами страны, которая менее чем за десять лет до этого пыталась окончательно решить «еврейский вопрос» в печах Освенцима.