Блокада

«Как ты?» — спросили испуганные глаза.«Нормально,— ответил взглядом Коркин,— А ты?»«И я нормально»,— Улыбка тронула потрескавшиеся от холода губы.«Вот и поговорили,— подумал Коркин, поворачиваясь вперед,— Айв самом деле — чего зря болтать-то?»

Час проходил за часом, вездеход натужно урчал, а Коркин все не мог стряхнуть напряжение и думал, что, может быть, именно эти дни и часы самые счастливые в его жизни… Еще бы передохнуть хоть немного. Ну хоть денечек. Хотя бы до завтрашнего утра. Хотя кто его знает: пять дней прошло с тех пор, как вырезали ордынцы Поселок. А если бы эти пять дней Ярка сидела в его доме в Квашенке — не сошла бы она с ума наедине со своим горем? Или она так и так сошла с ума? Конечно, сошла! А с чего бы она приросла к нищему скорняку? Только от безумия. И он от безумия к ней прирос, потому как по такой жизни каждая минута последней может стать. Оба сошли с ума. Коркин повернулся, поймал задумчивый, тревожный взгляд Ленты и посмотрел на Ярку. Она устало улыбнулась.«Ну и пусть»,— подумал скорняк.

32

Утро выдалось холодным. Филе даже приснилось, что вездеход все-таки застрял в ледяной пленке и отряду пришлось выбираться через заднюю дверь. Мешок мальчишки примерз к полу, он пытался его оторвать, повторяя про себя: не дышать, не дышать, не дышать,— но пальцы заледенели и не слушались, только стучали о пол, о ледяной мешок, об огрубевшую одежду. Отстукивали, словно трещотка над трактиром Хантика в сильный ветер.

Филя поежился, разлепил глаза и тут же разглядел в клочьях утреннего тумана громаду вездехода, Коббу, который сменил на посту Рашпика, Ярку, суетящуюся у котла, из которого поднимался пар, и Пустого с Лентой. Они сражались друг с другом палками. Пустой плавно и медленно двигался по серому камню, а Лента прыгала, скользила вокруг него, била сверху, снизу, сбоку, подныривала, делала ложные финты, но пробить спокойную и уверенную защиту не могла. А вот сам Филя против такой атаки не продержался бы и секунды. Это вот с этой самой неугомонной и шустрой старик Сишек сражался на равных?

— Да ну тебя,— наконец угомонилась Лента и отбросила в сторону палку,— Почему не нападаешь сам?

— Ты и сама знаешь, сколько раз я мог тебя достать,— пожал плечами Пустой.

— Сколько захотел, столько бы и достал! — раздраженно плюнула Лента,— Кто тебя учил драться?

— Не знаю,— усмехнулся Пустой,— Скажу после девятой пленки.

— Его учили драться аху,— заметил Кобба,— У механика великий меч аху, но умение с мечом не передается. А в движениях он показывает школу лучших мечников Киссата. Хотя и тут непохож на них. Мастер меча аху никогда не снизойдет до соперника — он уничтожит его одним ударом. Он направит все свое умение даже на безвольного и слабого противника. Он не огибает случайности судьбы, он сокрушает их. А вот механик скуп на умение. Я так и не понял глубины его мастерства. Даже тогда, когда он сражался с тем переродком. Ведь ты вовсе не вырывал из когтей судьбы свою жизнь, Пустой? Ты даже позволил себе выбирать, как поразить костяного урода!

— Ты быстро смотришь,— заметил Пустой, стирая капли пота с плеч,— Да и мечом владеешь неплохо, хотя я видел только одно или два движения в твоем исполнении. Годы занятий требуются, чтобы научить таким движениям. Неужели обычного стражника твоего мира так долго учили обращению с мечом? Не слишком ли велика роскошь? От стражника требуется совсем иное.

— Что ты можешь знать о моем мире? — нахмурился отшельник.

— Ничего,— ответил Пустой, натягивая рубаху,— Я и о своем ничего не знаю.

— До девятой пленки,— напомнила Лента.

— Что — до девятой пленки? — высунул из машины заспанную рожу Рашпик.— Подождите! Надеюсь, вы не о завтраке? Мы еще шестой не миновали!

Из тумана показался Коркин с охапкой хвороста. За ним, пощелкивая, брел Рук. Из пасти его свисала змея.