– А… а что делают эти рабочие?! – недоуменно спросил Звягинцев.
– Что делают? – горько усмехнулся Королев. – А ты спроси. Спроси, не бойся!
Звягинцев молчал. Только теперь он заметил, что на дальних стеллажах вповалку лежат люди. Спят они или просто вконец обессилели?
– Здорово, ребята! – громко сказал Королев. – Вот товарищ майор с фронта приехал. Может, кто его помнит – в сентябре оборону нам помогал строить. Вот видите, стоит и молчит, понять не может, что это вы сколачивайте – танк или пушку полковую. Может, кто объяснит майору?
Несколько человек повернули головы, скользнули взглядом по Звягинцеву и снова начали обивать насаженные на деревянные болванки куски алюминия.
– Не желают объяснять, стесняются, – снова с усмешкой, на этот раз грустной, сказал Королев. – А почему стесняются, знаешь, Звягинцев? Потому что мастера они классные. Это вот токарь седьмого разряда, это слесарь шестого, а это фрезеровщик, мастер – золотые руки, – перечислял он, поочередно тыча пальцем в закутанных в бабьи платки поверх ушанок людей. – А что делают? Объясняю: тарелки алюминиевые делают, чтобы было из чего похлебку хлебать. До столовой довольно далеко, не все дойти могут, вот им сюда суп в котелках и таскают. Как буржуям – кофе в койку.
– Значит, станки… бездействуют?
– Почему бездействуют? Как энергию дают – люди к станкам становятся. По полтора часа в сутки ток дают. От движков. По норме. Можно сказать – по карточкам. Как хлеб насущный.
Звягинцев снова посмотрел на делавших тарелки рабочих, потом перевел взгляд на неподвижно лежавших на стеллажах людей. Надеяться, что кто-либо из тех, кого он здесь увидел, окажется в силах долбить мерзлую землю, таскать груженные цементом тачки, было бессмысленно.
– Пойдем отсюда, Максимыч! – сказал Звягинцев и первым направился к двери.
Несколько минут они молча шагали по облитому желтым лунным светом поскрипывавшему под их валенками снегу.
– Сколько же рабочих осталось на заводе? – спросил наконец Звягинцев.
– Всех считать? И тех, кто на стеллажах лежит и подняться не может? И тех, кто вчера на заводе был, а сегодня уже не вышел, до проходной не дошел, – их тоже считать? Тогда процентов пятнадцать от прежнего числа наберется. А может, и поменьше.
Они приближались к хорошо знакомому Звягинцеву длинному кирпичному зданию, где осенью ремонтировали танки. В нижних его окнах, забитых досками или заложенных кирпичом, чернели амбразуры для пулеметов.
– Зайдем? – полувопросительно сказал Королев и направился к дощатой двери.
Вслед за Королевым Звягинцев вошел в цех и остановился у порога, изумленный. В двух десятках метров от двери он увидел тяжелый танк «КВ», вокруг него столпились подростки – ребята и девушки в ватниках и надетых на них спецовках. Они держали кто инструмент – гаечные ключи, штангели, молотки, кто – коптилки. И все, задрав головы, смотрели на человека, который стоял на танковой башне. Нет, он не стоял, а скорее висел, потому что под мышками его были продеты ремни, прикрепленные к спускавшимся откуда-то с высоты цепям. В руках у него была дрель.
В тот момент, когда Королев и Звягинцев подходили к танку, человек этот сказал:
– Все, ребята. Снимайте. Ток кончился.
Передал кому-то дрель и медленно освободился от поддерживавших его лямок. Десятки ребячьих рук подхватили его и бережно опустили вниз. Оказавшись на полу, человек пошатнулся, но его снова поддержали.
– Что, Маркелыч, циркачом, что ли, заделался? – грубовато спросил Королев. – На трапеции стал работать?
– Не держат ноги-то… – сумрачно ответил тот.
– Познакомьтесь, – сказал Королев. – Это Губарев Василий Маркелович, знатный наш токарь. А это Звягинцев, майор, к нашему штабу обороны прикомандирован.
Звягинцев протянул руку, и Губарев вложил в нее свою холодную замасленную ладонь.
– Или профессию сменил? – продолжал спрашивать Королев. – Ты ведь пушкарь, до сих пор танками не занимался.
– Да вот ребята попросили помочь… Башню к чертям заклинило. И смотровой люк.
– Что же, ребята просверлить не могут? Токарь восьмого разряда для этого понадобился? – Королев обвел взглядом подростков.
– Мы можем, можем! – раздались нестройные голоса.
– Как же, можете! – не то с иронией, не то с горечью проговорил Губарев. – Вы всё можете… Пойдем-ка, Максимыч, разговор есть.
Они отошли к воротам. Звягинцев, поколебавшись, пошел за ними.
– Вот что, Максимыч! – сказал Губарев. – Менять систему надо.
– Какую еще систему? – не понял Королев.
– Забрать надо карточки у фабзайцев.
– Это… в каком же смысле?
– В прямом. Забрать и сдать в столовую. А им талоны на питание выдать. А так знаешь что получается? Они продукты на неделю вперед забирают и за два дня все съедают. Дети! А потом пять ден в кулак свищут. Ремни жуют, подметки старые в кипятке вываривают. Словом, на ногах еле держатся.
– Сам-то ты не больно крепко держишься, если тебя на кронштейне подвешивать надо.
– Я-то после стационара сейчас ничего. Недели на две сил хватит. А с ребятами худо. При мне один с брони наземь хлопнулся. Унесли. Голодный обморок.