Блондинка

Итак, она вела себя скромно и тихо и ела примерно столько же, сколько и остальные, за исключением, разумеется, Уоррена. Уоррен, сидя рядом с Нормой Джин, никогда на нее не смотрел, равно как и на всех остальных тоже, лишь читал газету, сложенную по вертикальному сгибу. И это не расценивалось как грубость, просто таков уж он был, Уоррен Пириг. Но в другие моменты, даже когда Элси была рядом, Уоррен неотрывно следил за девушкой. С таким видом, будто не понимает, что делает; и эта беспомощность в нем, это болезненное и потерянное выражение на лице – на израненном лице, это лицо напоминало изображение горной местности на карте – все это западало Элси в душу, и она начинала об этом думать и ловила себя на этих мыслях даже в те минуты, когда ей казалось, что она вовсе ни о чем не думает. Элси была не из задумчивых. Были родственники, с которыми она враждовала уже лет двадцать, были старые подружки, увидев которых на улице она переходила на другую сторону, не желая даже здороваться; но чтобы о ком-то из них думать? Нет, она просто выбрасывала их из головы, и все.

Но теперь в ее сознании точно появился уголок для грязных мыслей о муже и этой девчонке; и Элси это страшно не нравилось, потому что Элси Пириг всегда была не из ревнивых, гордость не позволяла. А тут вдруг она поймала себя на том, что роется в вещах этой девчонки, в маленькой комнатке под самой крышей, где уже в апреле жарко и душно, как в печке, и осы гудят под карнизом. Но нашла она лишь дневник Нормы Джин в красном кожаном переплете, который девочка и без того уже успела ей показать. Норма Джин очень гордилась этим подарком от директрисы лос-анджелесского приюта.

Элси перелистывала дневник, руки у нее дрожали (у нее! Элси Пириг! да она ли это?), она боялась увидеть то, чего ей вовсе не хотелось увидеть. Однако ничего интересного в дневнике Нормы Джин не обнаружилось, по крайней мере на первый взгляд. Там были стихи, переписанные, по всей видимости, из каких-то книжек или учебников аккуратным школьным почерком Нормы Джин.

Птичка в небо залетела высоко,Что уже как будто и не в небе.Рыба в море заплыла так глубоко,Что уже и плыть как будто негде.

И еще:

Если видит все слепой,

Как же быть тогда со мной!

Это стихотворение Элси понравилось, но она не понимала смысла других, особенно если рифма в них была нечеткой, не такой, как положено в стихах.

Сама я Смерти не звала,Но Смерть была ко мне добра,Приехала и увезла в карете.Втроем в карете – я, ОнаИ, кажется, Бессмертие.

Еще менее понятными были молитвы – по догадке Элси, молитвы Христианской науки. Очевидно, бедняжка свято верила во всю эту чепуху, которую столь прилежно переписала, по молитве на страничку.

Отец Небесный

Дай мне слиться с Твоим совершенством

Во всем что Вечно – Духовно – Гармонично

И пусть Божественная Любовь отринет все Зло

Ибо Божественная Любовь Вечна

Помоги мне любить Тебя как любишь Ты

И нет БОЛИ

Нет БОЛЕЗНИ

Нет СМЕРТИ

Нет ПЕЧАЛИ

Лишь одна БОЖЕСТВЕННАЯ ЛЮБОВЬ

ОТНЫНЕ И ВО ВЕКИ ВЕКОВ.

Как хотя бы понимать все это, не говоря уже о вере? Может, душевнобольная мать Нормы Джин тоже была последовательницей Христианской науки и девочка от нее всего этого нахваталась? Тогда удивляться нечему. Интересно, не эта ли ересь подтолкнула несчастную к самому краю? Или она, оказавшись на краю, вцепилась в Христианскую науку в попытке спастись? Элси перевернула еще одну страницу.

Отец Небесный

Спасибо Тебе за новую Семью!

Спасибо за тетю Элси, которую я так люблю!

Спасибо за мистера Пирига, который так добр ко мне!

Спасибо за этот новый Дом!

Спасибо за новую школу!

Спасибо за новых друзей!

Спасибо за новую жизнь!

И помоги моей Маме поправиться

И пусть над ней воссияет Вечный Свет

И будет освещать всю ее жизнь

И помоги Маме любить меня

Так, чтобы она больше никогда не захотела сделать мне больно!

Благодарю Тебя Отец Небесный. АМИНЬ.