Блондинка. Том I

Она повиновалась. Она просто спала с открытыми глазами. Щелк!Отто и сам пребывал почти в трансе. Ему доводилось снимать немало обнаженных моделей, но ни одна из них и в подметки Норме Джин не годилась. И вообще это мало походило на фотосъемку. Глядя на Норму Джин, он словно впитывал ее в себя, и в то же время она впитывала его. Я живу в твоих снах. Приди, живи в моих!

Позируя на фоне красного тисненого бархата, она действительно походила на аппетитную конфетку, которую хотелось сосать и облизывать до бесконечности. Однажды на него что-то нашло, и он подарил ей итальянский анатомической альбом шестнадцатого века. И еще таинственным голосом посоветовал выучить все тексты наизусть. Она так старалась, бедняжка! Она так хотела угодить ему!.. Люби меня. Ты полюбишь меня, правда? И спасешь меня, да?Трудно было поверить, что эта совсем молодая женщина в расцвете красоты и здоровья может когда-нибудь состариться, как старел сам Отто Эсе. Он физически ощущал, что стареет. Исхудал последнее время, как щепка, и одежда висела на нем, как на вешалке, и плоть под этой одеждой казалась вялой и немощной. А голова походила на череп, обтянутый кожей. И нервы были натянуты, точно провода под током. Он улыбнулся, видя, как Норма Джин застенчиво и по-детски поджала пальцы ног. Что за странная зацикленность на этих ступнях, почему она не хочет, чтобы их фотографировали? Отто понятия не имел.

— Вот что, детка, сейчас попробуем другую позу. Немного развернись, вот так.

Норма Джин тут же повиновалась. Если бы он захотел, он мог бы сфотографировать ее и спереди, запечатлеть этот маленький округлый животик с бледной, словно светящейся кожей, этот треугольник темно-русых волос на лобке, в развилке между бедер (похоже, она подстригала там волосы, так, самую чуточку, по краям). Кажется, она вновь впала в транс и потеряла всякую застенчивость, точно малое дитя. Как какая-нибудь из тощих, недокормленных мексиканских девчонок из иммигрантской среды, которая совершенно бесстыдно и естественно присаживается пописать на краю лужайки или поля, словно какая-нибудь собачонка.

Отто переместил бархатную драпировку, разложил ее по полу. Совсем как на пикнике! А потом выволок из угла покрытую паутиной стремянку — на тот случай, если вдруг снизойдет вдохновение и захочется сфотографировать лежащую на этой тряпке Норму Джин сверху, в нескольких разных ракурсах.

— Ложись на животик, детка! Нет, не так, чуть-чуть на бок. А теперь потянемся! Так, чудненько. Ты прямо как большая гладкая кошка, верно, детка? Красивая большая гладкая такая киска. Прямо так и слышишь мурлыканье!

Эффект от этих последних слов Отто был удивительным. Норма Джин без всяких возражений повиновалась ему, в горле ее забулькал низкий сладострастный смех. Она была как под гипнозом. Она походила на юную новобрачную, еще не поднаторевшую в любовных утехах, но уже начавшую получать от секса удовольствие. Тело ее чисто инстинктивно отвечало на каждое слово Отто. Голая лежала она на измятом куске бархата. Потом роскошно и сильно потянулась, руки и ноги напряглись, узкая спина изогнулась, а эти ягодицы, о Боже!.. И Отто — клик! клик!

 — так и защелкал камерой, глядя на нее через объектив.

Отто Эсе, не устававший похваляться, что ни одна женщина на свете, и уж определенно — ни одна обнаженная модель не сможет его удивить. Отто Эсе, которого болезнь лишила и одновременно излечила от всех проявлений мужского начала.

Теперь он находился на несколько футов дальше от своей модели, балансировал на стремянке, нацеливая объектив вниз, чтобы на готовом снимке красовалась девушка, окруженная, словно мелкими волночками, складками бархатной ткани. Он старался снять ее так, чтобы она не доминировала в этом замкнутом пространстве в традиционной позе «ню», как на первых снимках, где она сидела. Разница вроде бы небольшая, но весьма существенная. Сидящая в соблазнительной позе «ню» мечтательно взирает на зрителя, и в глазах ее читается приглашение к сексу, естественно, на условиях этой самой «ню». Женщина же, раскинувшаяся вот в такой свободной позе, не апеллирует ни к кому конкретно (разве что к некоему невидимому анонимному мужчине). Но опирающаяся на локоток, вытянувшаяся во весь рост обнаженная модель даже с небольшого расстояния кажется меньше. Более уязвимой в своей наготе и уж никак не равной предполагаемому партнеру. Теперь он словно доминирует над ней. Сама ее красота предполагает некий пафос. Выставленный напоказ маленький беспомощный зверек, полностью плененный беспощадным объективом устремленной на него камеры. Грациозный изгиб плеч, спины и бедер, приятная округлость ягодиц и грудей, звериная тоска и любопытство в этом приподнятом кверху личике, бледные, кажущиеся такими уязвимыми ступни ног.

— Фан-тастика! Вот так! Теперь замри. — Щелк! Щелк!