Блондинка. Том I

Она не стала рассказывать ему, что давным-давно, еще в детстве, видела его глаза. Эти прекрасные глаза были устремлены на нее с афиши «Огней большого города». Еще тогда, давным-давно, влюбилась она в эти изумительные печальные глаза. Или то были темные, мечтательные и в то же время веселые глаза мужчины на снимке в рамочке, что висел в спальне Глэдис? Я люблю тебя. Я буду всегда защищать тебя. Не сомневайся и верь: настанет день, и я приеду, заберу тебя с собой.

Тот, самый первый момент был величайшим потрясением в ее жизни. Жизни, которая, если верить предсказаниям Отто Эсе, будет недолгой, но страшно запутанной, загадочной и похожей на сон. Жизни, отдельные фрагменты которой складывались под воздействием неких внешних сил. Таков был для нее тот момент — а в кино его наступление непременно бы предвещала тревожная возбуждающая музыка, от которой начинает быстрее биться сердце, — когда она вышла из-за расписной китайской ширмы в студии Отто Эсе. Вышла, чувствуя себя обманутой, униженной — и всего за какие-то жалкие пятьдесят долларов! — и там стоял Касс Чаплин, смотрел на нее и улыбался.

Мы уже были знакомы, Норма. Мы всегда знали друг друга. Верь мне, верь.

Кинематический коллапс времени. Дни, недели. Потом пошли месяцы. Они никогда не будут жить вместе. Кассу претила сама идея поселиться вместе с любимой женщиной. Стоило завести об этом разговор — и он начинал нервничать, задыхаться, приводить разные дурацкие доводы, к примеру, что одежда в шкафу перепутается, или туалетные принадлежности в ванной, или же вещи в ящиках, на полках. Да ему просто нечем будет дышать! И глотка воздуха в этом доме не будет. Нет, он вовсе не был сыном Великого Диктатора, не способным поддерживать нормальные зрелые отношения с женщиной, заботиться о ней, брать на себя ответственность. Не был он и жестоким мстительным гедонистом и лицемером, каковым являлся в жизни великий Маленький Человечек, хотя физическое сходство, несомненно, имело место. Но Норма Джин всякий раз замечала, как он пугается, стоило завести разговор о более тесном сближении. И всячески старалась дать понять своему возлюбленному: Я вовсе не пытаюсь задушить тебя! Не та я женщина.

И тем не менее они все время проводили вместе (или почти все, в зависимости от таинственного расписания Касса, которого то вызывали на прослушивание, то на какую-то перезапись). К тому же он обожал долгие мечтательные прогулки под дождем, мог также часами валяться где-нибудь на пляже в Санта-Монике. Причем, как назло, сама Норма Джин была в это время свободна от работы на студии МГМ.

Это был мой первый настоящий фильм. Я погрузилась в работу с головой, отдавала ей все свои силы. И черпала эти силы в Кассе. У мужчины, который любил меня. Потому что я уже не была одна, сама по себе. Нас было двое. И я стала вдвое сильней.

Очень бы хотелось верить в это. Были все причины верить в это. Подобные слова вполне могли войти в какой-нибудь сценарий. Тщательно обдуманные, подготовленные слова. А потому им вполне можно было верить. Ну, как веришь в слова Священного Писания, когда читаешь его. Когда ты наделен тайным знанием и мудростью. Как бывает, когда из отдельных фрагментов вдруг сложится головоломка, каждый кусочек ее стоит на своем месте, ни одного не пропало. И как естественно они примыкают друг к другу, сливаются в единое упоительное целое. И как сладко кружится голова, какой болезненно-острой кажется физическая потребность друг в друге — как будто они занимались любовью давным-давно, еще детьми. Словно не было между ними деления на мужскоеи женское.Не было нужды, к примеру, в неуклюжей возне с презервативами. О, эти безобразные, противно пахнущие, унизительные презервативы! «Резинки» — так называл их Баки Глейзер. А Фрэнк Уиддос, разве не он говорил: «Да я возьму резинку. Так что можешь не беспокоиться». А Норма Джин, улыбаясь, смотрела через ветровое стекло, точно не слышала или не желала слышать.