Блондинки моего мужа

— Ты представляешь? Читал на ходу! — подкармливала меня новыми подробностями Лиза. — Я была уверена, что влюблена в гения.

— А сейчас? — неожиданно я действительно заинтересовалась этой историей. — Он перестал быть гением или чувства ушли?

В ответ Лиза только закатила глаза, печально вздохнув. Потом, испугавшись, что такой ее ответ я могу истолковать неверно, все же разъяснила:

— Первая любовь не проходит. Так пишут во всех журналах. Правильно пишут. А гением он быть не перестал. Просто раньше меня это восхищало, а сейчас травмирует. Но лучше я расскажу по порядку.

Лизавета сочла нужным рассказать мне всю историю целиком.

— Перед экзаменами в десятом классе я наконец решилась. Просто раньше не представлялось достойного повода. Понимаешь? Сама не рискнула, попросила маму договориться. Это были еще те времена, когда экзамены сдавали по билетам. Моя мама испокон веков приятельствовала с родителями Петра и обратилась к ним за помощью: «У Лизоньки экзамен. Нужно спасать. Попросите Петеньку, пусть подготовит с ней один билет. Да-да, объяснить придется только один билет. Наш папа поднажал на учительницу через свое начальство, она сжалилась, и мы договорились. Какой будет билет у нашей Лизоньки — известно заранее. Но ведь на него тоже надо как-то отвечать». Интеллигентная мать Петеньки не смогла отказать. Петру пришлось подчиниться. Его мать — единственный человек, которому Петенька никогда не умел отказывать.

— Экзамен ты, конечно же, не сдала… — я многозначительно вскинула брови, дескать, прекрасно понимаю, чем закончилась эта история. — Робкое признание, бурные чувства… Какая уж тут математика!

— Признание? — на миг глаза тихой секретарши сделались больше очков. — Нет. Что ты! Я никогда б не решилась. А математику я сдала. Помнишь, я говорила, что не знаю почти ничего? Значит, что-то все-таки знаю. Это что-то — тот злополучный билет. Петр бился со мной как зверь. Объяснял и так, и так… Я ужасно хотела понять, о чем он говорит, но лишь беспомощно улыбалась в ответ. Я так много мечтала о Петеньке, что само по себе нахождение в одной комнате с этим человеком сводило меня с ума. Нет, Петр не выставил меня за дверь, не отказал в помощи. Как и во всей своей последующей деятельности, он пошел до конца и нашел решение задачи.

— Купил тебе щенка? — не слишком-то уважительно отнеслась к сентиментальным воспоминаниям я.

— Не стоит так шутить, — Лиза нахмурилась, посерьезнела, потом решила, видимо, не обижаться и, приложив левую ладонь к груди, взглянула мне прямо в глаза. — Понимаешь, для меня это все очень интимно.

Мне сделалось неудобно. Человек, можно сказать, душу открывает, а я туда вымазанными в сарказме лапами лезу. Нехорошо. Лиза ж не сознательно портит мне жизнь. Ей, бедолаге, наверное, и в голову не приходит, что я — гнусная шпионка, которая сейчас больше всего нуждается в одиночестве. Секретарше как раз кажется наоборот, будто я, несчастная, вынуждена сидеть тут в приемной в ожидании умчавшегося шефа, обещавшего дать аванс после своего возвращения. Лиза убеждена, что я нуждаюсь в общении. А общаться она — как всякий больной влюбленностью человек — может только на одну вполне конкретную тему.

— Извини, — я прониклась искренностью новой знакомой и теперь бы, наверное, не смогла подсыпать ей слабительного. — У меня всегда было слишком грубое чувство юмора. Как он заставил тебя выучить билет?

— Он ушел. Запер меня в своей комнате и ушел. Условия были простые: пока не запишу все, что он объяснял, самостоятельно и не просуну тетрадку под дверь, буду под арестом. Поначалу роль пленницы меня забавляла. Потом я жалела себя, плакала. Как он может так со мной обращаться! Окончательно скандалить было стыдно — сама ж попросила любыми методами заставить меня выучить билет. На вторые сутки я взяла в руки исписанные им листочки и попыталась вспомнить, что он при этом говорил. С пятой попытки в подсунутой под дверь тетради оказалось правильное решение. Еще после часа переговоров через дверь Петр счел мое знание билета достаточно полным для сдачи экзамена. Я ушла домой в расстроенных чувствах. Несмотря на свое «хорошо» по математике, я твердо решила считать Петра негодяем. Как смел он посягнуть на мою свободу?

— Верное решение, между прочим! — Я представила себе Лихогона, невозмутимо просматривающего залитую слезами, с мольбами о свободе, тетрадь, просовываемую Лизой под дверь, и еще больше его невзлюбила. — Но почему ты пошла к нему работать?