Блондинки моего мужа

“Завещание!!! Вот суть всего. С него началось, вокруг него вертится, на нем и замкнется. Если завещание выдуманное – значит, мы живем в фильме. Если настоящее – значит, или Томкин врет, или… Или уж не знаю что. Может, Мария страдает психическим заболеванием? Раздвоение личности в закоренелой стадии. А что? Тоже вариант разгадки”.

Как бы там ни было, настоящее завещание Пёсова, безусловно, разъяснило бы мне очень многое. Увы, ничуть не меньше всего разъяснила бы мне собака, реши я попытаться взглянуть на завещание. Кроме того, ключи от офиса Лихогона остались у Георгия.

“А зачем мне, собственно, ключи?” – провокационные мысли зашевелились в моей голове, – “Почти неделю ходила в этот офис без всяких ключей, и ничего… Это ведь так просто – зайти на собственную работу” – не слишком-то разумный, но все-таки план, уже зрел в моих мыслях.

Прежде всего, надлежало переговорить с Лизой. Она могла бы кое-что прояснить мне. Увы, столь простая вещь, как телефонный разговор, была для меня временно невозможной. Ну не писать же мне ей письма, честное слово…

“Письма!!! Лиза обязана мне настолько многим, что должна теперь терпеть все мои странности”.

Забыв и о том, что давно уже рассекречена Лихогоном, и о том, что собиралась часик вздремнуть, я наскоро собралась и помчалась в другую часть города. О том, что плохо врываться к людям без приглашения, да еще и в выходной день, я даже и не вспоминала.

17. Глава семнадцатая, коварные планы коварно разоблачающая.

Таксист невозмутимо уперся взглядом на тетрадный листок, где я написала адрес, и предложил садиться. Без всяких зазрений совести я тратила деньги на дорожные расходы. В конце концов, Георгий сам виноват. Нечего брать Форд всякий раз, когда мне нужна машина.

По дороге я в общих чертах продумала план предстоящих вопросов. И даже старательно записала некоторые из них, пользуясь кратковременными остановками возле светофоров.

– Кто там? – вкрадчиво поинтересовался из-за двери женский голос.

Ни глазка, ни каких-либо других приспособлений для визуальной идентификации моей личности у Лизиной двери не имелось. Этого я, конечно же, не предусмотрела. Промычала в ответ невнятное приветствие, в надежде на то, что подъездное эхо все равно искажает любые произнесенные тут слова.

– Кто-кто? – переспросили меня, хотя и принялись открывать, не дожидаясь ответа.

Передо мной предстала аккуратная миниатюрная пожилая женщина с приветливой улыбкой и добродушным любопытством во взгляде. Веселого окраса кухонный фартук свидетельствовал о том, что я оторвала хозяйку от дел. Лиза походила на неё, разве что, наличием очков на переносице, но я отчего-то сразу догадалась, что передо мной – мать Лизаветы.

Конечно же, я так не планировала. Открыть должна была лично Лизавета и с ходу наткнуться на мои записки. События развивались, совершенно не спрашивая моего на то разрешения.

– Вы наверно, к Лизоньке? – хозяйке первой надоело глупое обменивание вежливыми улыбками.

– Угу, – произнесла я, вместо языка усердно шевеля бровями и утвердительно кивая головой.

– Доченька, к тебе гостья! – прокричала хозяйка, перекрикивая уверенный голос телевизора, – Простите, Лиза не предупреждала, что вы зайдете… – зачем-то сообщила хозяйка, косясь на своё одеяние.

Мне сделалось ужасно неудобно. Отрываю людей от мирного семейного вечера… А как мягко мне дали это понять? Вот что значит интеллигенция! Ни слова упрека. Напротив, какие-то смутные извинения… Но все сразу понятно. Собеседник осознает собственную вину, но не чувствует себя при этом отчитанным. Тонко, корректно… Мне от этого, правда, не легче. Неловкость только усиливается от вежливой формы предъявления претензии.

В обитой деревом прихожей пахло выпечкой. Мелькнула мысль, что меня наверняка пригласят к чаю… А я не могу есть…

“Эх, извиниться бы. Объясниться бы!!!” – я всегда подозревала, что язык мой, хоть и враг, но ужасно полезный.

К счастью, Лиза не заставила себя долго ждать.

– Какое счастье! – восторженно запричитала Лиза, и я даже заподозрила её в искренности, – Какое счастье, что ты не пришла на минуту позже! Тогда бы я уже наложила на лицо огуречную маску, и тебе пришлось бы общаться с пугалом.

“И эта туда же”, – на этот раз корректная формулировка намека на то, как тут все заняты, вызвала во мне раздражение.

Не произнося ни звука, я гневно сверкнула глазами, и сунула Лизе под нос тетрадный листок, заготовленный еще в такси: “Разговаривать не могу: мой язык укусила оса. Очень больно”.

Лиза зачем-то прочла надпись вслух, после чего, осознав, что сама я представиться не могу, сообщила своей маме, кто я такая. Хозяйка всплеснула руками и кинулась за аптечкой. Курс лечения в мои планы совсем не вписывался. Я поскорее сунула Лизе следующее послание: “Я увольняюсь. Не могла не предупредить тебя. Сегодня последний день, когда могу проконсультировать тебя по известному вопросу. Только письменно”.