Блудное художество

Михей Хохлов с ног сбился - искал тех шуров и мазов, которые были прикормлены и снабжали полицейских нужными сведениями. С такими осведомителями встречались не вссе архаровцы, а лишь немногие - так оно надежнее. Были бы Демка и Яшка-Скес - можно было бы и их послать к давним приятелям. Но Демка сбежал, а куда подевался Скес - никто не мог понять. Устин бегал к нему домой, перепугал квартирных хозяев, но приятеля не нашел и собирался уж бежать в соседний храм Гребенской Богоматери - служить молебен от отыскании пропажи.

Но до молебна дело не дошло.

– К вашей милости баба, - доложил Клашка Иванов. И была в голосе некая тревога.

– А что за баба? - не отводя глаз от бумаг, осведомился Архаров. Перо в его руке было чревато кляксой, и он желал поставить росчерк, пока не испортил важного письма.

– Рябая, как сорочье яйцо.

– Дурак, с каким делом?

– Вашк милость, она…

– Ну?

– Она вот так, шепотком, сказывала: слово и дело-де…

– Что?! - едва не хором спросили Архаров и Шварц.

Страшное «слово и дело государево» уже тринадцать лет как по указу покойного государя Петра Федоровича было отменено. Беды оно наделало немало - всякий мог, выкрикнув эти слова, пристегнуть к ним любой донос, и розыск по тому доносу был суровый. Со временем скопилось множество вздорных и нелепых дел, а также явилось, что многие доносчики проделывали сей кундштюк единственно из желания подставить невинных, а самим избежать наказания.

– Вот так и сказала.

– Веди сюда, - велел Шварц. - Я полагаю, даже самая глупая московская баба помнит, что сия формула означает, и остережется ее вслух повторять…

Клашка отворил дверь пошире и впустил молодую бабенку, на вид бойкую, сообразительную, хотя и неопрятную. Она была накрашена так, как издавна водилось на Москве, - ярко и густо, но скрыть заметных рябин от оспы на лице не сумела. В левой руке у нее был узел.

– Ну, с чем пришла? - спросил Архаров.

Бабенка подошла к столу и, нагнувшись, прошептала:

– Слово и дело государево…

– Говори.

Бабенка потупилась, вздохнула и, получив от Клашки легкий тычок локтем в бок, начала:

– Я, ваше сиятельство, в Зарядье живу, во Псковском переулке… И ко мне приходит родня моя, братец двоюродный… порой у нас ночевать остается… И вот прошлой ночью так-то пришел, а утром вышел в одном исподнем на крыльцо и сгинул. Я ждала, ждала, страшно стало. Днем не появился, к вечеру не появился, ночью не появился… я - к вашему сиятельству… вот, имущества его принесла, чулки, башмаки, кафтан…

Бабенку следовало назвать дурой и отправить в канцелярию - пусть там кому-нибудь продиктует «явочную», но Архаров, подняв наконец голову от бумаг, посмотрел ей в лицо. Нет, дурой она, кажется, не была…

– А «слово и дело» для чего сказала?

– Так ваше сиятельство… он ведь в полиции служит… как же еще, коли арха… коли полицейский служитель пропал?…

– Как звать братца? - быстро спросил Шварц.

– Яшкой.

– А по прозванию?

Вот тут Феклушка и задумалась. Отродясь Яшка-Скес ей о своем прозвании не говорил. Для их легкомысленных отношений и имени за глаза было довольно. А чтобы сестрица не знала братцева прозвания - для Москвы дело неслыханное.

– Ладно, Карл Иванович, - догадавшись о подоплеке этого родства, сказал Архаров. - Не так уж много у нас тут Яшек.

Похоже, появилась наконец возможность ухватиться за хвост одного из тех мнимых полицейских, которые были замечены ночью, когда треть сервиза в подвале отыскалась, общими усилиями обрюхатили девку Фимку с Якиманки, тяжело ранили Абросимова и, скорее всего, еще много пакостей натворили. И, скорее всего, Яшкой назвался Семен Елизаров, имевший склонность к амурным похождениям.

Но Шварц первым догадался, о ком толкует Феклушка.

– Иванов! Поди, спроси молодцов, не обнаружился ли Скес, - велел он.

– Будет сделано, ваша милость, - Клашка поклонился и вышел.

Архаров поставил еще несколько росчерков и вздохнул с облегчением. Письменная повинность была им выполнена. Он посмотрел на бабу - нет, собой нехороша, вряд ли Елизаров на нее польстился, хотя всякие чудеса случаются…

– Карл Иванович, возьми-ка доносительницу к себе в подвал…

Феклушка в ужасе так и рухнула на колени.

– Да ваше сиятельство, да я-то чем провинилась?! - заголосила она.

– Молчи, дура. Посидишь там в каморке. Узел тут оставь. Не бойся, не тронут.

– Не кобенься, сударыня, - миролюбиво добавил Шварц. - Сие ненадолго.

Порядком напуганная Феклушка была им взята за плечо и выведена из кабинета.

– Карл Иванович, Ушакова ко мне, Петрова, Михея! - крикнул вслед Архаров.

Из всех троих на месте был лишь Устин и тут же прибежал.

– Ну-ка, развяжи узел, - велел Архаров.

Прямо на стол были выложены вещи - включая грубые башмаки.

Устин обшарил карманы кафтана и поочередно предъявил Архарову добытое из карманов имущество - моточек веревки, платок, мешочек с огнивом, чистую сложенную тряпицу, перекрещенную веревочкой колоду потертых карт, маленький ножик в ноженках.

– Этот вроде Скесов, - неуверенно сказал Устин. - И кошель на Скесов смахивает…

– Похоже на то…