Блудное художество

– Наследник наш, великий князь Павел Петрович, французам не по душе пришелся. Посланник французский теперешний, господин Дюран де Дистроф прямо говорил: воспитанием цесаревича-де пренебрегли совершенно, и сие исправить невозможно, разве только чудо свершится. Здоровье-де испорчено вконец, да и нравственность… Сам придумать не мог, кто-то ему сведения предоставил. И Франция уже загодя беспокоиться стала о том, кто сменит на троне государыню, дай ей Господи здоровья. Так что коли начнется суета вокруг престола, там непременно французский посланник руку приложит, помяните мое слово.

– Дай ей Господи здоровья, - механически повторил Архаров, пытаясь уложить в голове потеснее все, что услышал, чтобы ни слова не растерять. Графина он не сыскал - очевидно, воду приносили и уносили по распоряжению доктора Воробьева.

– Сказывали также, что покойный французский король, сочиняя инструкции для послов своих в России, изволил выразиться примерно так: все, что может ввергнуть сию страну в хаос и заставить вновь погрузиться во тьму, отвечает моим интересам. И завершил следующим образом: более и речи не должно идти об установлении прочных связей с этой империей. Сколько их перебывало - и барон, дай Бог памяти… де Бретей! Да, де Бретей, еще при покойной государыне приезжавший, и маркиз де Боссе, его сменивший, и консул де Россиньоль, и затем еще господин Сабатье де Кабр, этот вроде не так давно у нас служил, - все они сим приказам следовали. Так что, хотя при новом короле и налаживается некоторое понимание, однако от инструкций своего покойного государя господин Дюран де Дистроф в глубине души не отрекается. И не будет толку, пока его не сменят.

– Так, Гаврила Павлович…

– И, наконец, то, о чем знают немногие. А вам знать надобно. Господин Дюран двадцать лет назад состоял в «королевском секрете». Они с д’Эоном приятели были. И, кстати, Россиньоль - из той же компании. Вот теперь все и связалось в один узелок, не так ли, Николай Петрович?

Архаров не ответил. Да и что тут отвечать? Старик все растолковал, как наставник дитяти. Легче с того не стало.

Французский посланник - в Москве. Этот чертов де Берни также в Москву прикатил. Сервиз в Москве объявился. Чего же добиваются французы и чего хотят нынешние владельцы сервиза?

– Задумались, сударь? Бросьте, - с неожиданным легкомыслием сказал Захаров. - Грош всему этому цена. Поссорились с Францией, помирились с Францией - что с того человеку? На тот свет всех интриг с собой не возьмешь. А что возьмешь? Вот поразмыслите о сем…

Архарову не доводилось видеть человека, неторопливо умирающего и приводящего в должный вид свои душевные дела. Скорую смерть видал - в той же чумной Москве. И на мертвые тела нагляделся. Сейчас перед ним было почти мертвое тело - но удерживающее в себе живую, взволнованную, занятую делом душу. Архарову казалось, что телесному угасанию должно способствовать и медленное угасание души, сужение ее потребностей до одной простейшей - потребности в сострадании. Оказалось, отставной сенатор полагал иначе - его душа желала дожить последние деньги так же, как провела семьдесят с лишним лет - изящно, остроумно и… с любовью?…

Этот человек много любил, да и его любили. Архаров знал, что Дунька искренне привязалась к покровителю. Сам он сперва не понимал, как ей это удается - ведь полвека разницы в возрасте. И вот теперь проснулось понимание - Дунька отвечала на любовь, как умела. Просто отвечала на его последнюю любовь. А он не стал выгадывать лишние месяцы старчески невинной жизни, а всего себя отдал - и вот уходит… Завидна ли сия кончина - Бог весть…

– Будучи в Париже, слышал я забавный афоризм, - словно угадав архаровские мысли, сказал Гаврила Павлович. - Некто молвил: «Я изучил женщин всех наций. Итальянка верит, что ее по-настоящему любят, если ради нее поклонник готов на преступление; англичанка - если он готов на безрассудство; француженка - если готов на глупость». А что же требуется русской даме? В чем она признает любовь, в каких признаках? Вы молоды, Николай Петрович, у вас еще немало любви впереди. Может, вы на сей вопрос ответите? А я вот по сей день не ведаю, по сей день… Все перепробовал, правды не добился…

Отставной сенатор вздохнул и поморщился.

Теперь лишь обер-полицмейстер увидел, как утомила Захарова эта беседа. Но старик выдержал ее достойно и со всей доступной ему в его положении элегантностью.

– Я еще навещу вас, - глядя в пол, сказал Архаров.

– Право, не стоит. Прощайте, Николай Петрович, - ласково ему возразил отставной сенатор. - Я рад был вашему визиту, я ожидал вас. Прощайте, Бог с вами…

Архаров встал. Все его крупное сильное тело вдруг показалось ему неуместным, лишним в этой комнате. Он даже ощутил некую неловкость… но не от осознания своих грехов, нет… а оттого, что все же захотелось тут остаться до самого конца, и до последнего мига глядеть в морщинистое лицо, исследуя приближение смерти… как бы знакомясь со смертью, потому что ведь и ему когда-то придется, так чтобы не менее достойно… и воды не смог поднести… нет, воду он все же раздобудет!