Читаем «Блудный сын» и другие пьесы полностью

«Блудный сын» и другие пьесы

Ф е л и п е. Знаю! А потом ты осквернишь мою могилу.

К а э т а н а. Падре, как бы извлечь хоть какую-то пользу из этой на удивление сильной ненависти?

С у а н ц а. Никакой надежды! И на его спасение тоже…

М а р г е р и т а. Что-то случится. И пусть!

К а э т а н а. Мы ненавидим друг друга в бесчисленных комбинациях.

С у а н ц а. Как известно, у дона Балтазара были далеко идущие планы: сначала отомстить всем, кого он называл изменниками, затем создать сильное военное формирование, взять Порто-Фирмино и, наконец, захватить власть в колонии.

К а э т а н а. Вернулся бы на белом коне и воскликнул: «Отец, добрый и милосердный, я возвращаю тебе то, что у тебя несправедливо отняли. Я стал исполнителем твоей воли! Прими!»

Ф е л и п е. Мне ничего не нужно! Я отдал все, что имел…

К а э т а н а (указывая на Маргериту). И она тебе не нужна?

Ф е л и п е. Никто!

К а э т а н а. Beata solitudo[14]. Во тьме. В конце концов перестаешь даже ощущать пространство вокруг себя. Чему быть, того не миновать…

М а р г е р и т а. Еще сегодня вечером что-то случится. Что-то очень важное!

Пауза. Непрекращающийся собачий вой.

К а э т а н а (садится к столу, говорит спокойно). Значит, он уйдет в иной мир совершенно один… А ведь когда-то он был таким маленьким, как его червячок там, наверху, у него была мама, у него была няня, он сосал мамину грудь, мама и няня следили, чтобы он не раскрывался в своей колыбельке, летом над ней вешали вуаль, чтобы на него не села муха, он играл в луже, лужа казалась ему морем, он рос, а в животе у его мамы росла опухоль, он пошел к первому причастию, одетый во все белое, и дрожал от возбуждения, ему красиво расчесали кудри, у мамы в глазах стояли слезы, он много мечтал: мечтал о грехе, мечтал о маме, потом мечтал об отце…

Здесь Фелипе разражается рыданиями; безрезультатно пытаясь скрыть их от окружающих, он прячет лицо в ладонях.

М а р г е р и т а (отшвыривает стул с криком). Перестань выть!

К а э т а н а. Ой-ой-ой! Я вовсе не собиралась вас расстраивать!

М а р г е р и т а. Не вой! Замолчи!

К а э т а н а (безжалостно продолжает). Послушайся ее, дядя! Пойми, я не хотела твоих слез! Ведь у нее тоже были близкие, правда? Где они сейчас? Сколько их было?

М а р г е р и т а. Скрипи зубами, как прежде!

К а э т а н а. Жена должна принадлежать только своему мужу, и никому больше, дядя!

М а р г е р и т а. Я ничего не требую от тебя, но своего мертвеца ты на меня не взвалишь!

К а э т а н а. Ты затащил ее в постель, рассказал ей все «de civitate Dei»[15] и массу историй об Испании, может быть, даже объяснил ей некоторые места из книги «Catholicum opus imperiale regiminis mundi». Великое достижение! А какому прекрасному испанскому языку ты ее обучил! И что же теперь?..

М а р г е р и т а. Молчи, если ты мужчина, молчи! Все это неправда!

К а э т а н а. Что неправда, госпожа Маргерита? Горячие ночи и холодные мысли?.. Блестящее будущее?..

М а р г е р и т а. Этого человека я не знаю. Все неправда! Все переменилось. Никакой империи нет. Ничего нет!

К а э т а н а. На плантации приходят негры, индейцы уходят в горы. Ох, как все перепуталось в этом мире, не так ли?!

М а р г е р и т а. Везде так, я знаю… Пусть будет так, как есть, только молчи, человече, молчи! Не вой!

Фелипе отрывает ладони от лица. Невидящими глазами смотрит на женщин — бессильный, ничего не понимающий старец.

С у а н ц а (сохраняя ледяное спокойствие, даже пытается усмехнуться)

. Мне кажется, донья Маргерита, вы бы могли предложить донье Каэтане стакан вина…

К а э т а н а. Ох, спасибо за внимание! Но сейчас мне не хочется! Благодарю!

С у а н ц а. Сегодня мы сказали очень много, однако каждый новый день приносит новые мысли или — по крайней мере — меняет старые.

К а э т а н а. А изменения существенные?..

С у а н ц а. Несущественные, но обычно людям этого хватает.