Что ж, в 1964 году, когда писал «Доктора Бладмани», я ошибся в своих предсказаниях. События, которые я предвидел, не произошли; начав читать роман, вы скоро поймете, о чем речь. Впрочем, научная фантастика и не предсказывает будущее. Это литературная условность, не более того. Как инопланетяне в «Звездном пути», которые все говорят по-английски.
Однако забавно взглянуть на то, в чем именно я оплошал. Хуже всего, пожалуй, что я совсем ничего не понял в развитии космических программ с участием людей. В «Докторе Бладмани» мы видим одного американца, вечно облетающего Землю по орбите. Это очевидная чушь: либо по орбите будет кружить множество американцев (и русских, коль уж на то пошло) – либо никто.
Разумеется, главное, в чем я ошибся, – дата конца света. Тогда, в 1964 году, я ожидал его в любую минуту, то и дело поглядывая на часы. Гораций Голд, редактор журнала
Именно такие проблемы осаждают героев «Доктора Бладмани» в их мире – мире после Третьей мировой. Правда, автомобили там движутся на конской тяге. Зато очки чрезвычайно редки и стали сокровищем. Особым уважением пользуются производители сигарет, и величайшим почетом – те, кто умеет чинить вещи. Общество перевернулось вверх дном, но не стало жестоким, как мы могли бы ожидать. Изменилось оно в другом отношении – стало сельским. Большие города стерты с лица земли, на их месте раскинулась бесконечная сельская глубинка, жить в которой вовсе не страшно. Стоит добавить, что она ни в коей мере не напоминает наш мир.
Впрочем, в нашем мире не было Третьей мировой.
На мой взгляд, этот роман полон огромной надежды. В нем следующая война не становится концом человеческой цивилизации. Люди по-прежнему здесь, живут и со всем справляются. Те, кто выжил, в общем, не жалуются на свою новую жизнь. Интересны перемены в социальном положении выживших. Возьмем Хоппи Харрингтона, у которого нет ни рук, ни ног. В мире до ядерных ударов Хоппи – маргинал, не обладающий никакой властью. Счастье – если ему удается найти хоть какую-то работу. В послевоенном мире все меняется. Благодаря своим новым способностям он возвышается и в конце концов становится угрозой для всего человечества – не только на поверхности планеты. Хоппи превратился в полубога, и достаточно сложного. Он ведь сам по себе человек не злой, перед нами случай злоупотребления властью. Зло не в Хоппи – оно в самой власти.
А Уолт Дэнджерфилд на спутнике превращается из верного помощника оставшихся на земле, из человека, поддерживавшего их в беде, дававшего им силу и единство – в того, кто слабеет день ото дня и отчаянно надеется на помощь. Он воплощает в себе одиночество, страх многих оставшихся внизу: одиночество – и потерю предметов и ценностей, составлявших их изначальный мир. Идет время, и уже не Дэнджерфилд дает силу тем, кто остался на земле, – теперь они должны придать сил ему. В этот вакуум силы и входит Хоппи Харрингтон, олицетворяющий чудовище в каждом из нас – голодного духа, того, что жаждет не воды или пищи, а насилия и власти над другими. Жажда власти в Хоппи исходит из физической депривации. Это компенсация за то, чего ему от рождения недоставало. Хоппи неполон – и хочет восполнить себя за счет остального мира, психологически его пожрав.
В «Докторе Бладмани» вы прочтете об испытаниях, проведенных в 1972 году, которые обернулись катастрофой. Разумеется, таких испытаний не было, и катастрофы тоже. Впрочем, не было и такого человека, как доктор Блутгельд. Все это вымысел. Но на каком-то уровне – нет. Запад округа Марин, где происходит большая часть действия романа, мне хорошо знаком. Я писал книгу, когда сам жил в этих краях. Признаки окрестностей, описанные мною, взяты из жизни. С вымыслом смешано много такого, что можно проверить. Как и мои герои, я собирал в западной части округа Марин грибы, как и они, отличал съедобные от ядовитых. Это одно из самых красивых мест в Соединенных Штатах; когда я жил там в конце пятидесятых – начале шестидесятых, оно было отрезано от остальной Калифорнии, и не стоило труда вообразить его местом действия для послевоенного микрокосма. Сейчас, перечитывая «Доктора Бладмани», я, к большому своему удовольствию, вижу, что сумел запечатлеть в книге многие черты этого уютного мирка, который так любил – и от которого теперь отделяет меня и время, и расстояние.