Блуждающая реальность

На основе известных ему или возможных данных он создает картину, в которой проблема решена, или картину, в которой она доведена до крайности. Его рассказ или роман об этом несет чувство протеста, но не политического; он восстает против конкретной реальности, но необычным образом. Он хочет петь, а не выкрикивать лозунги и нести плакаты. И он споет нам о преисподних куда более страшных, чем те, с которыми мы сталкиваемся в реальности, или о лучших мирах, или о мирах, где таких явлений просто не существует, – о мирах, живущих по иным законам. Я бы сказал, он активист-интроверт, а не экстраверт. Увидев, что наши шоссе превратились в смертельные ловушки, он не думает обращаться в городской совет с требованием принять закон о снижении скорости и т. п. ему, как интроверту, чужда идея открытого, публичного политического действия. И если он пойдет маршировать с лозунгами, получится просто смешно. Он застенчив и погружен в себя. Его путь – не активизм, а писательство.

Таким образом, я бы сказал, что писатель-фантаст соединяет в себе черты ученого и политического активиста. Ученые улучшают мир, не выходя из лабораторий; активисты выходят на улицу с требованиями. А писатель-фантаст видит отблески идей, хороших, дурных и просто причудливых, и старается привлечь к ним наше внимание. Следовательно, он не только ученый и политик, но и литератор: все это вместе и еще более того. Его работу иногда называют бегством от реальности; но в отношении научной фантастики, по крайней мере, в наши дни, ничто не может быть дальше от истины. Он пишет о реальности – пишет с таким жаром и убежденностью, с какими другой выходил бы на демонстрацию протеста. Таков его путь, ибо он не принадлежит к одному из этих трех типов, а представляет собой их все, сплавленные воедино. Где-то по дороге подцепляет он идею, что слова реальны, что они обладают властью и позволяют добиться желаемого. Должно быть, эту мысль разделяют с ним все писатели; но вы сразу увидите, что как его мотивация, так и то, что он стремится запечатлеть на бумаге, решительно отличают его от писателей других жанров. Те хотят запечатлеть нечто прекрасное или, быть может, преходящее – «зафиксировать» один трущобный квартал в Бронксе в 1930 году и всю его внутреннюю жизнь и сохранить навеки для будущих поколений, – а писатель-фантаст фиксирует лишь видения, что рождаются у него в голове. Он свободен и рад писать о бесконечном множестве миров, не стремясь сохранить какой-то один – например, мир своего детства в маленьком городке, с колой за четвертак и так далее… нет, он хочет выложить на бумагу все множество возможностей, которые кажутся ему достаточно важными, чтобы их записать и ими поделиться.