Блуждающий огонек

[2] По Владимирскому тракту — пути, которым проходили по этапу осужденные на каторгу в Сибирь.

[3] Via Dolorosa, букв. «Путь Скорби» (лат.) — улица в Старом городе Иерусалима, по которой пролегал путь Иисуса Христа к месту распятия.

[4] Но́вая Грана́да — испанское вице-королевство в Южной Америке, существовавшее на территории современных Колумбии, Венесуэлы, Панамы и Эквадора до 1821 г.

* * *

Снаружи послышались тяжелые шаги, входная дверь скрипнула за ее спиной. Но Катя даже не пошевелилась. И лишь когда тяжелая рука опустилась ей на плечо, боязливо выпрямилась, бросив взгляд за спину. Ямщик, сопя, протянул ей узел с одеждой и корзинку, из которой весьма соблазнительно пахло.

— Спасибо, — сказала Катя, поворачиваясь к нему и протягивая руку.

— Погодь, — ямщик мотнул головой, указывая на выход. — Идем, в амбаре одежу наденешь, а потом я тебя на дорогу выведу.

Немного удивленная миролюбием своего врага, Катя молча последовала за ним. Выйдя из дома, они прошли по двору, где с квохтанием бродили куры, и приблизились к амбару. Еремей опустил наземь корзинку и, отодвинув засов, распахнул перед девушкой тяжелую дощатую дверь:

— Иди.

Катя скользнула в пахнущее сеном и мышами полутемное пространство. Ямщик затворил дверь, но солнечные лучи, слабо пробивавшиеся сквозь щели, все-таки давали немного света.

Торопливо разложив узел на огромном бревне, Катя вытащила и развернула синий косоклинный сарафан с застежкой из затейливых медных пуговок и льняную рубаху с вышивкой, — все вполне чистое и пристойного вида, но немного слежавшееся и пахнущее горьким запахом полыни[1], - видимо, долго хранилось в сундуке. Еще в узелке, который оказался яркой, цветастой шалью, лежали обшитая пестрой тесьмой душегрейка, армяк из плотной черной сермяги, пара лаптей и шерстяные онучи, а также, к большой радости девушки — деревянный, тщательно выструганный гребешок и алая лента.

Катя начала переодеваться. Надев сарафан и душегрею, она немного поколебалась, глядя на свои башмаки, но решив, что костюм крестьянки будет смотреться на ней естественнее, если она наденет все детали, прикинула чуть великоватые лапти и принялась обертывать ноги онучами. Как ни странно, ей уже приходилось когда-то делать это, еще в детстве из любопытства научилась этому искусству у кормилицы. Закончив и обувшись, она наскоро расчесала волосы, заплела косу, повязала голову платком и накинула армяк. Вся одежда показалась ей немного широковатой, но довольно удобной, а главное — теплой. Жаль только, что зеркала нет.

Аромат съестного из корзинки не давал покоя и, несмотря на то, что ямщик многозначительно покряхтывал за дверью, давая ей понять, чтобы поторапливалась, Катя поспешно развернула лежавшую сверху тряпицу, схватила еще теплую лепешку и начала торопливо и с наслаждением жевать. Кроме лепешек в корзинке оказалось с десяток вареных яичек, здоровый ломоть солонины и три больших печеных репки.

— Эй, скоро ты там? — послышалось за дверью.

Запихнув в рот последний кусок лепешки, Катя поспешно облизала пальцы, схватила корзинку и аккуратно сложенный капот баронессы, и вышла наружу.

Ямщик внимательно оглядел ее:

— Совсем другое дело! — объявил он, ухмыльнувшись. — Красивая ты девка, жаль, тоща больно, ну да найдется, кому откормить. Идем, что ли?

— Подожди, — сказала Катя, приметив стоявший под навесом экипаж баронессы и копошившуюся возле него Магду. — Одежду верну…

Она приблизилась к горничной и та вскинула голову, не сразу узнав в молоденькой крестьянке гостью своей госпожи. В глазах мелькнуло недоумение и что-то вроде испуга. Катя протянула ей свернутый капот:

— Магда, пожалуйста, верни это баронессе.

— Госпожа спрашивала о вас… — пролепетала горничная и боязливо, словно ее могли укусить, приняла одежду хозяйки из рук Кати. — Вы уходите?

— Да, — Катя постаралась улыбнуться как можно лучезарнее. — Пожалуйста, передай своей госпоже, что я сохраню о ней и ее гостеприимстве самые лучшие воспоминания.

И не дожидаясь ответа горничной, девушка поспешила за Еремеем, который уже шел через двор к воротам. Идти в лаптях было очень непривычно и не слишком комфортно, но Катя понадеялась, что постепенно привыкнет. Они вышли на дорогу. Впереди расстилалась река, и спускавшийся к воде город, огни которого она видела прошлой ночью, оказался совсем рядом. Белые стены и купола монастыря мягко светились в лучах слабого осеннего солнца.

— Значит, слушай, — сказал Еремей, — в Торжок не ходи, неча там делать. Иди вдоль берега, — он махнул рукой в сторону от города, — с полверсты пройдешь, будет там деревня Ильинка, где мужики извозом занимаются. Спросишь там Федьку Новоторжанина, это кум мой, скажешь, что от Еремы и что я просил тебя до Москвы отвезти.

— И он… отвезет? — спросила недоверчиво слушавшая его девушка.

Ей страшно было поверить в то, что не придется брести по дорогам в одиночестве. Но Еремей спокойно подтвердил:

— Отвезет, куда он денется! А не хочешь с ним, можешь на станции остаться. Через два дня фура почту в Москву повезет, могу тебя туда пристроить.

Ждать еще два дня? Катя замотала головой: