Боевые потери

Уже после слов батюшки мой рот наполнился слюной, меня затошнило, но когда Сева мне вторично предложил офоршмачиться, я как бы непроизвольно зевнул, и кусок трупной грудинки въехал в меня, как труп в печь крематория. Хрум… хрум, хрум, хрум – и я заработал челюстями. Не хотел, ужасался, а молотил, преодолевая тошноту, чавкал, по подбородку тёк мутный коричневый горький сок, а я жевал, глотал и не мог остановиться. Вслед за мной к трапезе преступили и все остальные. Мы поедали мертвеца, вместе исправляли мою ошибку, ускоренно набивали животы так, чтобы к рассвету от третьего покойника не осталось и крошки, и нам удалось – одноглазый бог принял нашу жертву – чуда страшного воскрешения так и не произошло.

Второй шанс

Второго шанса не будет, – так я думал всё свою сознательную жизнь, но оказалось, что моя истина – это моя истина, и она не про всех, а только про меня. Оборону перед нашим участком фронта держали американцы из ЧВК «Белая Роса» и нацики из украинского карбатальона «Шершень». Здесь наша добровольческая бригада вела особо тяжёлые бои, несла потери и под нажимом превосходящих сил противника медленно ползла назад, на восток.

Нас было три друга, три брата, три идеологических солдата нашего Русского Мира. Вместе боролись с заразой гнилой чумы предательского либерализма в мирное время, а когда началась война, вместе пошли добровольцами на фронт, записавшись в добровольческую бригаду Прохора Маслова «Жизнь». Два месяца боёв – два месяца отступления. Запад всей мощью совей военной машины навалился на нас, используя в качестве тарана формирования украинских националистов и отмороженных наёмников, со всего чёрного света прилетевших на запах русской крови, как трупные мухи – на мясо.

Половину нашей бригады выкосило под корень: кто пропал без вести, уйдя в разведку за линию фронта, кто погиб в контрактах и рейдах. Опытных разведчиков у нас не осталось. Командиры бригады не знали ни сил противника, ни его точного местоположения, ни его замыслов, а без этих данных мы были обречены на гибель. Враг готовил масштабное наступление – это было ясно, – но вот где он готовил удар? – это предстояло выяснить, чтобы подготовить ему достойную встречу. Срочно требовалось раздобыть данные о противнике, а лучше – захватить языка из старших офицеров. Пришлось нашему прославленному командиру, Маслову, кинуть клич. Пойти в разведку откликнулось одиннадцать человек, из которых сформировали три группы: две – по четыре человека, и одна (наша) – три бойца. Я с друзьями моими знали на что шли. Дима Барсуков наш интеллектуал, с двумя высшими образованиями, оставивший, ради победы над нечестью, дома семью – жену, двоих ребятишек, старушку мать, – боец хоть и не опытный, но злой, сильный духом, поэтому мою инициативу поддержал, присоединился ко мне, вызвался в добровольцы. Саша Пришвин, наш силач, пулемётчик, отслуживший срочную в ВМС, в разведку пошёл легко, не то чтобы с радостью, но от нас отставать не хотел, хоть и боялся – я по глазам видел, но это ничего, бояться на войне – это нормально, это обыкновенно. Встречались мне на фронте разные, бывали и храбрецы, которые не боялись нечего, но таких можно было по пальцам одной руки перечесть, в большинстве своём боялись все, сама жизнь в постоянном напряжении, в постоянном ожидании пули, осколка, крови и боли, научила их преодолевать себя. Мы пока как новички, обстрелянные, но всё же не ветераны, с преодолением справлялись с трудом. Я вот, например, за восемь недель, с конца июля по конец сентября, потерял двенадцать килограмм, и не потому что кормили плохо, а из-за постоянного, непреходящего страха, поэтому-то я, Степан Боровик, и в разведку пойти вызвался, чтобы страх свой задавить, приучить, обуздать и поехать на нём, как на огненном коне, хоть в пекло, хоть в рай.

Линию фронта мы миновали успешно, прошли как нож масло, на адреналине двинули вперёд, в тыл амеров, а там, в одном придорожном леске мы угодили в ловушку. Нас обложили со всех сторон и при желании могли ликвидировать за несколько секунд, но, дав пару очередей, обозначив наше положение, предложили сдаться. Вести бой, отстреливаться, не видя противника, мы, конечно, могли, но на долго бы нас не хватило. Умереть всегда успеем. Мы сдались. Знай, что будет дальше, я бы лучше себя подорвал гранатой.