Бог не без милости, казак не без счастья

Один пластун получил до тридцати ран от пуль и штыков. Всякий другой не выжил бы и одного дня после такого изуродования, но закаленная натура пластуна выдержала тяжкую болезнь, так что недель через шесть пластун уже стал совсем поправляться; отбросил басурманское леченье и диету, стал есть, как следует казаку: борщ и галушки; когда оттого повеселел и сделался словоохотлив, он рассказывал о своих похождениях в Севастополе, о вылазках, в которых он много раз участвовал.

– Як, каже, ускочишь до траншеи, то зараз и берешься до охфицера, бо у тих у солдатив ни часив, ни грошей, ни чого нима, а у охфицера все э.

– А то, бувало, каже, як пиймаешь татарив, что гонят скотину до хфранцуза, то, каже, або повисимо, або убьемо, а писля, каже, перестали и бить! Тылько привяжем до дерева, та гирло и перерижем, так соби вин и стоит.

На вопрос о том, как он был ранен, он говорил:

– Як, каже, вскочил до траншеи, то мене, каже, на штыках и выперли вит-тыля…

Отечествоведение.Южный край. Т. II, стр. 149–157

Кулачные бои в донских станицах

История донских казаков богата на события масштабные и впечатляющие, требовавшие от их участников высочайшего подъема духа, отваги и боевых искусств. Но был даже и в этой истории особенный, полувековой почти период, когда события шли потоком, как бы переходя одно в другое, – время великого напряжения духовных и физических сил, время подвигов. Условно ограничим его двумя памятными датами. Первая – сражение с турками при Кагуле 21 июля 1770 г. – прославившие имя командующего генерала Румянцева, но памятное казакам, прежде всего, двумя эпизодами.

За несколько дней до битвы полк Алексея Ивановича Иловайского устроил нечто вроде средневекового ристалища с турецкими смельчаками на виду у готовящихся к битве армий. Участвовал в поединках и сам полковник Иловайский – будущий войсковой атаман и первый из донцов генерал-от-кавалерии. Одолели в этих состязаниях донцы. А уже в ходе сражения Румянцев наблюдал в подзорную трубу, как высокий казак с серебряного цвета волосами в голубом чекмене разъезжал по полю боя, отыскивая себе жертву поприметнее среди разбегавшегося неприятеля. Командующий отметил семь скоротечных схваток, но ведь у него были в этом бою и другие занятия, помимо любования боевым искусством ставшего впоследствии знаменитым Федора Петровича Денисова. Он тоже дослужился потом до чина генерала-от-кавалерии, первым из донских казаков удостоился титула графа Российской Империи. Мог бы стать и преемником Алексея Иловайского – но годы и раны заставили отказаться от предложения императора Павла. По рекомендации Денисова атаманом стал его зять и отец единственного внука (знаменитого впоследствии графа Василия Орлова-Денисова) – герой Измаила бригадир Василий Петрович Орлов.

Не подвиги Иловайского и Денисова примечательны – мало ли таковых водилось за казаками! Эти эпизоды дали начало стремительной карьере целой генерации донских военачальников. В отличие от предшественников они были уже не союзниками русских, а вошли в состав высшей русской воинской элиты. До того казаки в России считались если и не совсем иностранцами, то уж и не русскими. В «Походном журнале» Петра I во время Персидского похода 1722 года император помечал, что русских у него в распоряжении – столько-то, а казаков – столько-то. Именно после 1770 г. донское казачество начало с нарастающей скоростью русеть, так как очень быстро русели его «верхи».

Дата, завершающая описываемый период истории донцов, пришлась на окончание наполеоновских войн – на 1815 год. Между этими двумя датами было три тяжелейших войны с турками, две со шведами, война с поляками, походы в Персию – и безумный в Индию, завершившийся, к счастью для казаков, еще в оренбургской степи. И, конечно же, самые знаменитые – войны наполеоновские.

Собственно, в 1815 году войны для казаков не закончились. Разгоралась Кавказская война, впереди были уже не реки, но порою моря пролитой крови в боях с теми же турками и поляками, французами и англичанами, китайцами и японцами, немцами и австрияками… Но войны шли уже не так часто. Поколение казаков 60–70 – годов рождения вообще почти не участвовало в них в возрасте, считавшемся боеспособным, – но оказалось, может быть, самым несчастным за всю историю казачества (почти все сгинув в войне гражданской, увидев перед смертью крушение того, что составляло смысл жизни).

Как бы то ни было, после 1815 года это были уже не полутатары, ходившие в походы ордой (что, собственно, и переводится на русский язык словом «войско») на разномастных лошадях, разношерстно одетые и разнотипно вооруженные, для коих суть взаимоотношений с Российским престолом укладывалась в старинную формулу: «Здравствуй, белый царь, в Кременной Москве, а мы, казаки – на Тихом Дону». Полувековая без перерывов почти служба в рядах Русской армии переродила казаков, а Дон после присоединения Крыма и разгрома Ногайских орд перестал быть пограничным.