Богатая белая стерва

Я сказал ему, что бросил институт. Он не слушал. Он предложил мне сигару. Я сказал, что не курю. Сигара, тем не менее, выглядела очень привлекательно, и я сказал это вслух.

Он пообещал, что Санди, то есть, нет, миссис Уолш, скоро спустится. Он предложил мне выпить.

Наконец-то я увидел — концертный Стайнуэй в северо-восточном углу гостиной. Я попросил скотч.

А он ничего парень, неплохой, подумал я, несмотря на связь

. Он прошел к портативному бару, вынул бутылку, и щедро налил. Посмотрел на меня лукаво и сообщил, что в молодости сам хотел стать музыкантом. Я спросил, а что же было дальше, и чуть не прибавил — сэр.

Совершенно точно, подумал я, он не так уж плох, просто слегка оторван от жизни. Люди, я желаю, чтобы меня правильно понимали. Большинство уважаемых граждан скажет, — ну, [непеч. ], ты чего, мужик, этот [непеч. ] делает тебе одолжение, приглашает тебя в свой дом, может даже собирается доставать тебе неплохие ангажементы — он ведь тебе ничего не должен, не так ли? Он же просто по доброте душевной с тобой возится. Почему бы тебе, по крайней мере, не почувствовать благодарность, а, мужик?

Идите на [непеч. ], скажу я. Уважаемые граждане могут сколько угодно говорить, что знают дюжины блистательных пианистов, художников, поэтов, писателей, или еще кого-то. А я вот никаких таких блистательных людей не знаю, за исключением себя самого и, может быть, Джульена. В этом нашем городе — толпы богатых шутов, и ни один из них не сумел пока что удовлетворительно мне объяснить, чем он целый день занимается. Не знаю, в чем состоит вклад мистера Уайтфилда в благосостояние общества, но сомневаюсь, что он смог бы найти лучший способ занять свое время, чем предоставление возможности моему искусству достигнуть ушей еще нескольких патриотов, членов этого самого общества. Знали бы мы сегодня имена промоутеров Шопена (беру фамилию наугад), включая посредственную романистку, если бы вместо того, чтобы помогать блистательному поляку, они бы все занялись тем, чем они обычно занимались у себя в Париже? О! Сплю ли я, или же действительно кто-то сказал — «Ты не Шопен!». Ага. А откуда тебе это известно, дружок? А? Ты когда-нибудь слышал, как я играю? А?

Так или иначе, я вел себя, как хороший мальчик — не слишком подобострастно, заметьте, но и не слишком надменно. Мистеру Уайтфилду нравилось слушать мои ответы — да, он начал меня слушать. Это забавно, наверное — выслушивать мнения человека из другого класса. Это освежает, если держать правильную дистанцию.

Затем, без всяких предупреждений, Вдова Уолш вошла в гостиную.

Одета она была в светлое весеннее платье, с декольте чуть ниже, чем принято в среднеклассовом обществе, но недостаточно низким, чтобы походить на трущобные фасоны. На ногах у нее были белые сандалии с высоким каблуком. Педикюр ее был розового цвета, чуть ярче, наверное, чем естественный цвет ее ногтей.

Самые совершенные женские пальцы ног, которые я когда-либо видел, проследовали мимо меня в три часа пополудни, в теплый летний день, когда мне было двадцать лет. Событие это имело место в маленьком городке в Лонг Айленде, недалеко от границы Квинза. Я сидел за столиком на тротуаре, принадлежавшем единственному кафе на мили вокруг, на главной магистрали, вдоль которой располагались магазины, бутики, и рестораны с фирменными названиями, выглядящие не менее провинциально, чем выглядели их потертые деревянные предшественники сто лет назад. Улицу использовало местное население — тем же способом, как в Бель Эпокь использовали бульвары — для променада, встреч со знакомыми, общения, и мелочных ссор. Я пил свой кофе с карамелью, и вдруг я ее увидел.

Она была — миниатюрное существо, лет сорока, белая, со светлыми волосами. В лице у нее было мало плоти, и из-за этого у нее было больше морщин, чем она заслуживала. На ней была блузка, белый длинный пиджак, и черные до икр брюки-капри, в обтяжку. Остальная часть ее ног была обнажена. На ногах были открытые белые сандалии. Ее сопровождал бесцветный, более или менее женского пола персонаж, катящий детскую коляску, заряженную сопящим младенцем. Также наличествовала еще одна данность — стареющая кокотка, возможно тетя, в очень вульгарных тряпках. Втроем они остановились у витрины, дабы обсудить что-то интригующее, замеченное ими внутри магазина. Леденящая волна, щедро сдобренная адреналином, прошла по моему телу. Все что я смог сделать — поставить чашку на столик, чтобы задрожавшие вдруг руки ее не выронили или не пролили.