Богатые — такие разные. Том 2

Сама же я испытывала двоякое чувство. Я не без сожаления пошла на решение о продаже своего дела. Действительно, это был конец целой эпохи, но также и начало новой. Я прожила тринадцать выдающихся, восхитительных, трудных лет вместе с фирмой «Дайана Слейд Косметикс», но пора было двигаться дальше, а на горизонте уже был виден новый эмиссионный банк, сложный и таинственный, и двери его вели в соблазнительный новый мир риска и предприимчивости. Я пошла на этот бал, чтобы отпраздновать вступление в свое будущее, и, при всей ностальгии по прошлому, ни о чем не жалела.

У меня ушло много времени на то, чтобы решить, как одеться, и, в конце концов, отклонив совет нарядиться королевой Елизаветой или Екатериной Великой, я решила стать Золушкой. Норман Хэртнел, одевавший Гертруду Лоренс и Эвелин Лэй, соорудил великолепное кремово-желтое платье в стиле восемнадцатого века и туфли, инкрустированные металлическими дисками, придававшими им вид хрустальных башмачков. Стива поначалу предполагалось одеть также по моде восемнадцатого века, но он решил, что необходимый для этого парик для него совершенно неприемлем, и что обстоятельствам не отвечал бы также и костюм Джорджа Вашингтона. В конце концов, я предложила ему перевоплотиться в образ герцога Веллингтонского. Он был ослепителен в плотно облегавших его ноги панталонах и в сюртуке с округленными фалдами, и его наряд наводил меня на мысль о том, насколько сексуальной была мужская мода в 1815 году. Правда, Стив жаловался, что не может сесть, но я напомнила ему о том, что красота требует жертв.

На балу присутствовали и все дети, даже Элан, получивший на это специальное разрешение в Винчестере. Он был одет индийским пажем, в тюрбане, а близнецы явились в образе дрезденских пастуха и пастушки. Их пастушьи палки с крюками были очень опасны, но Нэнни каким-то образом ухитрялась следить за тем, чтобы они никого не поранили.

Сама же Нэнни всегда и везде была в собственном образе и выглядела так, как могла бы выглядеть королева Виктория на ковре-самолете, увозившем ее в Содом и Гоморру. Поскольку близнецы были на ее полном попечении, Джорджем занималась совсем недавно нанятая няня. Ему был год и два месяца, и он уже мог ходить, пошатываясь как пьяный, на своих ножках. Его одели херувимом. Мы натянули на него маленькую тунику и прикрепили за спиной пару серебристых крыльев, но это причудливое одеяние ему надоело, и он, оторвав крылья, уснул рядом с подносом, полным пирожных.

Мы наняли лучший в Лондоне оркестр, заказали восемьсот бутылок шампанского 1928 года, по двенадцать фунтов каждая, и распахнули двери перед приглашенными.

— Вот это прием! — выдохнул Стив, когда мы с ним кружились в танце, кажется, уже после двух часов ночи.

Я думала о его приеме за десять лет до этого, в Лонг-Айленде, где оркестр разразился буйным, впервые мною услышанным чарльстоном. Двадцатые годы казались далеким прошлым, почти таким же, как древняя эпоха до войны 1914 года. Я задумчиво обвела глазами всю эту безукоризненную роскошь. Оркестр играл старинный вальс.

Танцевали до рассвета, а потом всей компанией в темноте отправились завтракать в Мэллингхэм. Ночь эта была очень трудной для шоферов, мы же поспали по пути в машинах и проснулись, готовые начать все сначала. В полдень я, внезапно почувствовав не только полное изнеможение, но и отчаянное желание остаться одной, ускользнула от гостей, уселась в лодку и поплыла по озеру. Быстро устав работать веслами, я, в конце концов, нашла себе тихое местечко в камышах. Часом позже меня отыскал Стив. Он долго колесил на ялике по озеру, пока не обнаружил мое убежище. Он прыгнул в мою лодку так неосторожно, что она едва не перевернулась, и быстро уснул, положив голову мне на грудь. То было тихим завершением пышного торжества, и, поцеловав Стива, я со вздохом облегчения откинулась на спину и стала следить за облаками, плывшими надо мной по широкому норфолкскому небу.

Все клиенты Стива, кроме самых пожилых и консервативных, перешли за ним в новый банк, а из-за океана прислали новое лицо, которому он передал все дела в доме шесть по Милк-стрит.