Богатые — такие разные. Том 2

Я тщательно оделась в палево-бежевое платье с длинными рукавами, надела темно-коричневую шляпу с широкими полями, перчатки и туфли того же цвета и взяла в руки такой же ридикюль. Потратив целый час на макияж, я удовлетворенно взглянула в зеркало. Моя кожа — сильнейший мой козырь, хотя мне было уже тридцать восемь лет, светилась чистотой. Косметика помогла мне скрыть мельчайшие морщинки, говорившие об усталости. Я выбрала губную помаду, тон которой делал менее заметным мой широкий рот, тщательно оттенила нос, а глаза мои мягко говорили о том, что я все понимаю. Решив, что выгляжу точно так, как должно поправиться Сэму Келлеру, я послала своему отражению в зеркале последнюю улыбку и вышла к автомобилю.

Голуби на Трафальгарской площади нахохлились от холода, но на Нельсона падали лучи сиявшего солнца, а когда мы проезжали мимо Национальной галереи, я увидела за Уайтхоллом залитый солнцем Биг Бен на фоне бледного зимнего неба.

Я думала о Гитлере, пожиравшем Богемию и Моравию после унижения Чемберлена, и как раз представила себе красавца-блондина Сэма Келлера, являвшего собою прекрасный образец своей породы, как автомобиль остановился перед «Савоем».

Я приехала вовремя, то есть с опозданием на пять минут. Швейцар открыл мне дверь, и я сделала несколько шагов по вестибюлю, равнодушно окидывая его взглядом в поисках своего бравого, холеного, щелкнувшего каблуками нациста.

Высокий мужчина с честным квадратным лицом и широкими плечами грузчика глянул через очки в роговой оправе, и легко устремился ко мне с теплой, дружеской, многообещающей ухмылкой.

— Госпожа Салливэн? Сэм Келлер. Как вы себя чувствуете? — Он протянул для рукопожатия большую крепкую руку, а его восхищенные глаза вызвали у меня ощущение, что я единственная женщина в Лондоне, которая могла бы представить для него интерес.

— Добрый день, господин Келлер…

Я вяло пожала руку Сэму, и он провел меня в ресторан. Разумеется, для нас был забронирован лучший столик, и официанты, естественно, превзошли себя, окружив нас вниманием.

Он спросил меня, не хочу ли я выпить коктейль перед тем, как мы закажем остальное. Я предложила ограничиться стаканом вина с легкой закуской, и у него в руках немедленно появился прейскурант вин. Когда я потянулась за сигаретой, он отложил прейскурант и чиркнул спичкой еще до того, как сигарета коснулась моих губ. Под прикрытием этого чисто светского ритуала я пристально посмотрела на Сэма. Каким-то образом ему удавалось создать впечатление, что в своем безупречно сшитом костюме он чувствовал себя так же свободно, как в домашних хлопчатобумажных штанах, и аура его непринужденного очарования была так сильна, что у меня появилось абсурдное желание отказаться от своей рассчитанной сдержанности, развалиться в кресле и рассказать ему всю историю моей жизни.

— Вы приехали вместе с женой? — учтиво спросила я, считая невозможным, чтобы он дожил до тридцати одного года без того, чтобы какая-нибудь женщина не привела его к алтарю.

— О, я пока не женат, — ответил он, закуривая свою сигарету. — Браки я оставляю на долю своего друга Корнелиуса, — и сквозь дым от наших сигарет я заглянула в мягкие, темные, дружелюбные глаза наемного убийцы, служившего Корнелиусу Ван Зэйлу.

Я почувствовала в животе тяжесть смутного страха.

Когда нам подали меню, мы потратили некоторое время на обсуждение предлагавшихся блюд, сравнивая «Савой» с нью-йоркским отелем «Плаза», но, в конце концов, все было заказано, и старшему официанту оставалось лишь дождаться, что мы решим пить.

— Пожалуйста, бутылку писпортер-голдтрепфхена двадцать четвертого года, — сказал ему Сэм Келлер. У него был американский акцент, с обычным приглушением согласных и с необычным произношением английского долгого «а», которое получалось у него ни долгим, ни кратким, а являло собою какую-то странную смесь этих двух оттенков. Кроме того, в противоположность большинству американцев, тихое у англичан «г» было у него не раскатистым, что делало его речь как-то ненавязчиво более отчетливой, и когда он произнес это «писпортер голдтрепфхен», четко прозвучала каждая согласная, а каждая неанглийская гласная прозвучала так безукоризненно правильно, что я от удивления едва не опрокинула стакан с водой. Он встревожился. — Простите, разве в Лондоне больше не пьют немецких вин? Если вы хотите чего-то другого…

— Да нет же, Боже мой! Мне очень нравится немецкое вино.

— Ну и отлично. Мне вовсе не хотелось бы доставить вам неприятность, — заметил он. — Я знаю, американцы порой не воспринимают европейских реалий. Ведь я родился на этой стороне Атлантики, и иногда мне хочется считать себя европейцем, но, боюсь, что это слишком претенциозное желание, потому что на самом деле я стопроцентный американец и целиком связан с Соединенными Штатами. А если уж говорить об Америке… — Его легкая речь не могла не производить впечатления. — …то, скажите, Стив действительно уехал туда по личным делам? Мне сказали об этом на Милк-стрит, но я подумал, что это следует проверить у вас, прежде чем предупредить Эмили и детей о его возможном визите.