Он ненавидел тягучий акцент своего партнера. Он ненавидел Юг, его вонючую жару, всю суету вокруг заплесневевших плантаций вроде Нью-Орлеана, Чарльстона и прочих южных городов. Сай никогда не пересекал линию Мэйсона-Диксона.[27]
Слишком много гребаного тепла.— В чем дело?
— Ты уже встречался с тестем Кьюсака?
— Ты с ума сошел? — взорвался Лизер. — Джимми пока даже туалет сам не найдет. Давай придерживаться плана.
— Ты теряешь время.
— А кто тебя спрашивает? — ощетинился Лизер.
— Забавно, что ты это сказал. Пора обсудить пару деталей.
— Каких? — поморщился Лизер, прекрасно понимая, о чем пойдет речь; его партнер держал все карты.
— Мою долю.
Через двадцать минут Сай отключил телефон. Он уже очень давно не был в таком омерзительном настроении.
— Мне не нужно это дерьмо, — прошептал он.
Снова и снова в его ушах звучали слова партнера: «Я хочу. Я хочу. Я хочу».
Глава 17
— Я боюсь.
Не так Кьюсак предполагал проснуться. В большинство рабочих дней верещал будильник, и Джимми тупо шлепал по нему рукой. Потом бормотал что-то невнятное и скверное, обычно по букве за каждый час сна. Не очень здорово, когда ты валишься в час ночи как мешок с картошкой, в пять утра уже орет будильник, и перепуганная спросонья жена интересуется, какого черта случилось; в слове «блин», конечно, четыре буквы, но изо рта вылетает совсем другое. Но сегодня именно Эми разбудила своего Джеймса.
Кьюсак вошел в ритм долгих дней в «ЛиУэлл» и коротких ночей с женой. Супруги не разговаривали со вчерашнего утра. В понедельник, когда он вернулся с ужина, на котором они с Саем и Виктором разрабатывали стратегию, Эми уже спала. Что-то грызло его босса тем вечером, пока они втроем ели бифштекс «Акаси Кобо» в гринвичском ресторане «Польпо».
А сейчас что-то грызло Эми. Она лежала на их желто-белой кровати и боролась со своими страхами. Эми толкнула Кьюсака во второй раз, потом еще. Он подскочил: пришедшая в голову мысль прояснила мозги, как нашатырь.
«Неужели Эми узнала про наши финансовые проблемы?»
— Милая, что случилось? — спросил Кьюсак, моргая и готовясь к неприятностям.
— А вдруг я не узн
Кьюсак облегченно вздохнул. Он протянул руку и погладил живот жены. Еще ничего не видно, но он чувствовал под рукой плотность живота. Когда Эми перешла трехмесячный рубеж без всяких неприятностей, они оба успокоились.
— Поверь, ты узнаешь Яза.
Кьюсак прозвал их еще не рожденного ребенка в честь Карла Ястржемского, бейсболиста из «Ред сокс».
— Ты будешь узнавать его по запаху, по манере двигаться и искать тебя своими голубыми глазами. Материнство всегда разносит прозопагнозию вдребезги.
— Почему ты так уверен?
— Я просто знаю, — ответил Джимми, уже полностью проснувшись, уверенный и обнадеживающий, с той самой кривой улыбкой, которую иногда принимали за ухмылку. — Да и потом, если все же возникнут проблемы, мы всегда можем сделать Язу татуировку над пупком — скажем, пару красных носков.[28]
Эми взвизгнула и ударила его пуховой подушкой:
— У нас будет девочка. И никаких татуировок!
Шутки насчет девочки или мальчика успокаивали Эми и уменьшали ее страхи по поводу прозопагнозии. Обычно после этих шуточных споров жена снова засыпала. В рабочие дни она вставала в семь тридцать и ехала в зоопарк Бронкса, к своим рептилиям — кормить, присматривать, заниматься исследованиями.
Но со временем страхи Эми усиливались. Бессонница была новым симптомом. И Кьюсак, несмотря на все свои заверения, понятия не имел, станет ли узнавание проблемой.
В прежние годы, работая в «Голдмане», Кьюсак купил бы детский браслетик от «Тиффани» и заказал бы на нем гравировку «Яз». Браслет стал бы такой же табличкой, как двухзвездочный значок Джимми. Но сейчас он поклялся отказаться от любых вольностей в расходах. Он собирал каждый свободный доллар на случай, если «ЛиУэлл» не удастся дотянуть до десяти процентов. «Бентвинг» сейчас шел по $61,61, чуть выше, чем в начале года, когда за него давали 59,09. Акции все дальше уходили от заветной цели 78,79, приклеенной к монитору Кьюсака.
Против обыкновения Эми не стала отворачиваться и засыпать.
— Нам нужно поговорить еще кое о чем.
— Какие-то дела?
— Мои родители приглашают нас на эти выходные.
— Ох.
— Я знаю про «ох», и мне он не нравится. Тебе пора помириться с папой.
Кьюсак молчал.
— Мы с мамой не можем придумать, как заставить вас поговорить. Ты же знаешь, папа никогда не возьмет на себя инициативу.
— Это все равно что просить Дарта Калеба отказаться от «Звезды Смерти».[29]
— Не смешно, Джеймс.
Олавюр устал от нерешительности. У него есть чем заняться. Для него терпение — эвфемизм для трусости. Со времени одобрения Гвюдйонсеном плана атаки на «ЛиУэлл Кэпитал» прошел месяц. И до сих пор никаких действий.