Боги и гиганты

Братья с матерью долго думали, пока не сошлись на Стратонике, дочери Ариарафа III, царя Каппадокии, хотя восковая портретная головка царевны и не произвела особого впечатления на царя Эвмена. Аполлония во всех подробностях изучила родословную невесты. Мать Стратоники звали так же, как и дочь; она была дочерью Антиоха II. Женой же Антиоха была Береника, дочь Птолемея II, а женой последнего — Арсиноя, дочь Лисимаха.

Таким образом, Эвмен женился на Стратонике, в жилах которой текла кровь почти всех поколений диадохов, но текла она так же вяло, как и кровь болезненного Эвмена.

Глава пятая

Для Эвмена рождение духовных ценностей было важнее плотского рождения. Разве не говорит Федр в «Пире» Платона: «Что должно служить людям, стремящимся к прекрасной жизни, путеводной звездой? Не родственные отношения, не почести и богатство, а любовь — эрос». Любовь же, как он говорит, — это отвращение ко всему мерзостному и влечение к прекрасному. Потому что без любви ни государство, ни каждый человек в отдельности не могут достигнуть своего величия. Только любящие способны на хорошие дела и любящий ближе к богу, чем тот, кого он любит, так как в нем живет бог.

Эвмен как раз и был великим любящим. Наукам, искусству принадлежал не только его разум, но и все его сердце. Пергам, к которому была устремлена его любовь, должен стать великим памятником добра и красоты. В этом цель любви и цель жизни. Теперь, когда наконец руки стали свободными, Эвмен начинает претворять в жизнь свои намерения, так как все, что он успел сделать до сих лор, было только началом.

Возможно, Стратоника и подарит ему ребенка, но кто это сейчас может знать? И что такое ребенок, если рассуждать философски? Проживет он лет десять, двадцать, во всяком случае не больше пятидесяти-шестидесяти, потому что ни отец, ни мать не в состоянии наградить его силами для более длинного пути. И сможет ли этот сын зачать еще сына, чтобы продолжить род Атталидов, — это весьма неясно. А может быть, даже и нежелательно. Наступило время усталости. Несмотря на весь его показной блеск, кажется, что оно все же подходит к концу, к смерти. Блеск этого времени можно сравнить с прелестью листьев на деревьях Сипила и Темносских гор, которые с наступлением осени умирают, падают и покрываются снегом. А на скалах над ними сидят римские орлы, которые на самом деле всего только стервятники, коршуны, жаждущие добычи. Нет, эллинский мир стоит на пороге заката, а на смену ему идет новый мир, который будет совсем другим. И, по всей вероятности, мир этот будет не лучше. И жизнь будет не так уже kalón и не столь agathón[19]

. Атталиды могут спокойно умереть в этом или в последующих поколениях. И все же они должны оставить после себя след, памятник, свидетельство, призванное рассказать новому времени, грядущим поколениям о сути их жизни, о греческом мире и греческой мысли. Все это и должно стать их бессмертным ребенком. Точнее, его ребенком — ребенком Эвмена II, для которого он одновременно станет и отцом и матерью. Да, и матерью! Потому что, хотя Эвмен и не сумел создать собственными руками ни одного произведения — ни книги, ни статуи, ни картины, ни музыкального произведения, — он прекрасно понимает, что самое глубокое чувство создателя — это чувство материнства, чувство творящее и рождающее. Это он знает из замыслов и устремлений, которые уже много лет накапливаются в его существе, но пока не принесли ему душевного покоя.

Три основные цели поставил перед собой Эвмен: перестроить крепость и город, расширить небольшую, полученную в наследство библиотеку, воздвигнуть мемориальный памятник победы как выражение благодарности богам, ее даровавшим. Потому что эта победа дала ему время, силы и средства для того, чтобы претворить в жизнь давно продуманные замыслы и планы, до того бывшие для него лишь бесплодной игрой воображения. Успешнее всего ему удалось осуществить свои строительные планы. Не случайно Эвмен, сразу же как принял власть, пригласил к себе не только архитекторов из Пергама, но и многих знаменитостей из-за его пределов. Круглые сутки царь советовался и беседовал с ними.

Проект был продуман заранее, но в то время он в значительной мере превышал возможности царства. Сейчас можно было его безбоязненно улучшить и развить. Это сделать было даже необходимо, так как в Пергам со всех сторон стали устремляться люди, и территория города оказалась совершенно недостаточной, чтобы предоставить жилье и коренным жителям и вновь прибывшим. Теперь прекрасный город Эвмена рос быстро, росла и стена вокруг него, которая шла от восточной части крепости до реки Кетия, затем, изгибаясь к югу, вплоть до Селина.