Боги и гиганты

С местным пароходом, который по четвергам отправляется из Смирны, Хуманн 5 декабря прибывает в Дикили. Его провожает турецкий комиссар. По договоренности с вали Хамди-пашой Хуманн нашел на эту должность способного человека за вознаграждение в тысячу пиастров (примерно 70 марок). Но в последнюю минуту тот отказался, и ночью перед отъездом вали попросил Хуманна добавить 400 пиастров и послал ему Али Риза-бея, толстого, старого, уволенного на пенсию каймакама из Галикарнаса. Однако, по мнению Хуманна, это была неплохая замена, так как с таким комиссаром он не будет иметь больших неприятностей. Будьте уверены, Али Риза-бей ценит свой покой выше всего на свете, и его интерес к античным вещам ограничивается горшком золота, который, может быть, посчастливится найти. Но такие шансы равны нулю. Кроме комиссара Хуманна сопровождают его слуга и повар, затем Яни Лалудис и Яни Самофракис, которые будут работать на раскопках за относительно высокую плату — 4 марки в день; один — смотрителем, другой — старшим рабочим. У них большая практика работ в каменоломнях Тиноса — они знают, как обращаться с большими блоками и как двигать обработанные камни, чтобы не повредить их.

Хуманн загрузил почти весь небольшой пароход; трюм пришлось полностью занять инструментом для раскопок, купленным в Смирне. Купили больше, чем первоначально предполагали, но зато дешевле, так как все оборудование представляло собой наследство строительства железной дороги Смирна — Кассаба, распродажей которого занимался немец, старший инженер Мёлльхаузен.

В полдень пароход прибывает в Фокею, после обеда в Митилену, на ночь остается на Лесбосе, и, наконец, к обеду следующего дня он в Дикили. Хотя Дикили за последние десять лет и стал настоящим портовым городом, для разгрузки судна подошло всего лишь несколько рыбачьих лодок. Для перевозки людей этого хватит, но никак недостаточно для неожиданного груза — инструментов. После недолгого раздумья Хуманн принимает решение. Сначала перевезти на берег людей, а затем рыбаки должны связать вместе по две лодки так, чтобы получилось подобие парома, на который можно погрузить тяжелое снаряжение. Таким образом удается перевезти весь груз, правда, не без шума, но без аварии.

Когда все сложено на берегу, выясняется, что на этой усыпанной щебнем земле нет никакого транспорта: ни ослов, ни двуколок, ни верблюдов, а до Пергама 27 километров.

Хуманн кричит и ругается — и по-немецки, и по-турецки, и по-гречески (и все с вестфальским акцентом), — но это не помогает. Без инструментов он тоже не хочет ехать в Пергам. Да он просто и не может этого сделать, так как знает, что здесь все растащат. К счастью, день еще только начинается, и Хуманн посылает слугу с необходимыми инструкциями в город. В середине дня слуга в конце концов возвращается с двуколками и верблюдами. Немедленно производится погрузка, и на берегу остаются только старые железнодорожные рельсы и мостовой кран, так как они представляют собой слишком тяжелый груз. Украсть их невозможно, да, кроме того, они просто никому не нужны. Почти пять часов потребовалось каравану, чтобы добраться до Бергамы. Там к Хуманну сразу же является каймакам, а вскоре после него мюдюр (бургомистр); ведь обычаи на Ближнем Востоке требуют, чтобы вновь прибывший первым принял гостей и в тот же день нанес ответный визит.

Так впустую проходит день. Следующий — воскресенье, 8 сентября. Рано утром, сразу же после скромного завтрака, Карл Хуманн поднимается на гору, к крепости (уже который раз, с 1864 года? Он даже не может этого сказать!) и карабкается по склонам и стенам, пробираясь через кустарник и развалины. Хуманн стал теперь другим. Сегодня он уже не новичок — любитель древности. Сегодня он тот, кем будет еще целый год и, наверное, даже больше — руководитель раскопок Королевских прусских и Императорских германских музеев Берлина. Официальный (хотя только на время) археолог, исполняющий свои прямые служебные обязанности. Он смотрит на развалины крепости не как дилетант, не как более или менее случайный путешественник. Его можно сравнить со скульптором, который не просто рассматривает лежащий перед ним мраморный блок из Пароса, каменоломен Пентеликона или Каррары, а видит в нем дремлющую статую. Статую, которую его руки художника изваяют из этого блока. Он видит не мертвую материю, а цветущую жизнь, которая только и ждет повивальной бабки.

О ты, крепость Пергама, разреши осмотреть тебя и открой мне свое прошлое, которое я призван найти!

Да, теперь он поступает совсем не так, как раньше, совсем по-другому смотрит на свою гору. Хуманн регистрирует и записывает все вокруг, потому что он может — надо надеяться! — войти в историю науки как археолог. Научный же труд о Пергаме должен все-таки написать его друг Конце, и для этого труда даже самый маленький камень, даже самое второстепенное наблюдение имеют большое значение.