Боги Лавкрафта

Профессор Якоби проснулся под стоны и всхлипы своих людей и поднялся на ослабевшие ноги, чтобы обойти корабль.

Хотя волны не было, палуба ходила под ним ходуном, качалась и поднималась. На вахте никого не было. Весь экипаж лежал в параличе, рожденном тем неведомым, что выпало из сундучка. Якоби усомнился в том, что сумеет двигаться сколько-нибудь долго.

Тем не менее он спустился в трюм, к столу, на котором остались каменные фигуры. Опустился в ближайшее к столу креслу, не отводя глаз от странных знаков. Они взывали к нему, или это ему казалось, и руки его сами тянулись к камню, который, как он видел теперь, чем-то напоминал приснившееся ему существо. Там, во сне, создание это обладало необычайными крыльями, огромными парусами, предназначенными для того, чтобы плавать на космических ветрах. Крылья статуи выглядели как небольшие шишки, и если бы не четкие знаки, он подумал бы, что время сточило их почти до основания. Пальцы его коснулись твердой поверхности, осторожно ощупывая знаки.

Голова его кружилась, помещение вокруг готово было пуститься в галоп, и прочная поверхность этого реально существующего камня утешала Якоби. И утешение это позволило ему провалиться в другой, более глубокий покой.

В более крепкий сон.

Они обитают в межзвездных пространствах, парят в протяженностях, о которых лишь мечтают ученые, а астрологи не смеют даже помыслить.

Имя им – Ми-Го.

Быть может, они показались ему отвратительными? Нет. Они обладали красотой другого рода, но тем не менее это была красота. В своем сне он перемещается среди небес. Планеты, живые и мертвые, сопутствуют ему, великие облака, наполненные энергией, которых не увидеть человеческому оку, являются ему маяками. Они взывают к нему и прочей его родне, чтобы вырвать их из Юготта и прежних домов, малых гнезд, затерявшихся в самых мрачных уголках вселенной, там, где им открылись тайны, ведомые до того лишь немногим. Боги шествуют среди звезд, скрываясь в темных складках реальности, и нашептывают свои пьянящие секреты лишь тем, кому хватит отваги послушать их.

Якоби проснулся в поту. Тяжело выдыхая холодный воздух, он выбрался из трюма на палубу, качавшуюся под его ногами. Он думал, что корабль дрейфует, а матросы стонут, забывшись в болезненном сне. Однако все люди были наверху, привязывая все, что могли унести штормовые волны, то качавшие, то кренившие корабль под ветром, возмутившим окрестности океана и принесшим холодный дождь, уже хлеставший по палубе.

Какое-то время все боролись со штормом. После, когда волны улеглись и худшая часть налетевшего шквала миновала, экипаж собрался на камбузе за кофе, хотя что-нибудь есть никто не рисковал.

Потягивая свой крепкий напиток, Харрингтон посмотрел на капитана.

– Уилсон? Вы хотите самостоятельно просветить людей или это лучше сделать мне?

– Корабль принадлежит вам, – ответил Уилсон.

– Отлично. – Харрингтон огляделся. – Я сумел связаться по радио. Винт поврежден, однако все мы проболели два дня, так что никто еще не спускался, чтобы обследовать его. Если его можно починить, хорошо, однако я не стану возражать, если попутное судно предложит нам помощь.

– Два дня? – голос Якоби дрогнул, когда он произносил эти слова. Болезнь не могла продлиться так долго!

Харрингтон кивнул.

– Два дня. Что бы ни стало причиной хвори, она уложила нас. Но вас, профессор, она продержала в койке дольше всех.

Эмерсон, ближайший аналог настоящего доктора, каким располагали на борту, кивнул в знак согласия, после чего начал раздавать кружки.

– Аппетита нет ни у кого, однако попить нужно всем… немного бульона или хотя бы воды.

Послышались недовольные голоса, к которым присоединился и Якоби, при всем том ощущавший, насколько нуждается в жидкости его тело. Ты должен остаться в живых. Ты должен быть терпеливым, нашептывал его разум. Они уже близко.

Он ничего не сказал, просто нахмурился. Харрингтон запросил по радио помощь, однако Якоби не сомневался в том, что на сигнал бедствия отзовутся не те, кого он называл словом «они». Он не имел малейшего представления о том, кем могут оказаться эти самые «они» и почему мысль о них приводит его в такое волнение. Вопрос этот не оставлял его.