Оба свода мифов, легенд и исторических преданий, то есть «Кодзики»
и «Нихон сёки», многие века служили источником мифологических сюжетов, а в период Мэйдзи стали основанием для разделения храмов на буддийские и синтоистские. Однако все эти мифы на протяжении истории не были в Японии сакральным центром, подобно Библии в средиземноморских культурах. Не приобрели они также и безусловного морального авторитета, как писания Конфуция или Лао-цзы в Китае, поскольку этика как таковая не разрабатывалась отдельно от главенствующей буддийской. Но, разумеется, отдельные мифологические сюжеты «Кодзики» и «Нихон сёки» были задействованы в культуре активно и в полной мере — как, в частности, сюжет о схождении внука богов с неба на землю для управления Японией — сюжет о происхождении императорской семьи, или культ богини солнца Аматэрасу, предстающей в сводах в виде прародительницы императора-первопредка и т. п.Разумеется, этот генеалогический миф о происхождении правящего рода всегда располагался в некотором слое культуры в качестве важнейшего, однако утверждение императора в качестве живого бога наиболее значимым, как представляется, было в самые ранние и в новейший периоды японской истории, в условиях же долгого господства сёгуната рассуждения японских книжников на эту тему носили более или менее схоластический характер. За императором были сохранены его функции в религиозной и эстетической сфере, а также от него требовалась ратификация существующего положения в управлении страной, от какового занятия сам «потомок Неба» был практически отстранен.
При всей разноречивости и разнонаправленности теорий, трактующих мифы «Кодзики»
и «Нихон сёки», в большинстве случаев эти теории, как правило, исходят из постулата о существовании некоей, пусть нестройной, но целостной совокупности мифов, отраженных в «Кодзики» и «Нихон сёки»; и разные версии, представленные в этих двух сводах, исследователи рассматривают именно как версии одного и того же мифологического сюжета, расходящиеся по причине закономерной вариативности фольклорных текстов, восходящих, тем не менее, к единому мифологическому образу. Эта интерпретация продолжает линию, начатую еще японским историком Цуда Сокити.Сейчас, однако, появляются и другие точки зрения на этот предмет. В частности, Кооноси Такамицу, представитель новейшего течения среди исследователей сводов, утверждает, что в этих двух сводах мы имеем дело с двумя разными идейно-мифологическими системами. С его точки зрения, общепринятое выражение «мифы „Кодзики“
и „Нихон сёки“» — абсурд, не имеющий под собой никаких оснований. Он пишет: «Уровень, на котором произведение существует как целостное образование, это не совокупность эпизодов, а тот уровень, на котором возникает его структура и логика… Так, применительно к „Нихон сёки“ средоточие всех вопросов — космология инь-ян, для „Кодзики“ же, как показал в своей работе 1972 г. „Археологические слои исторического сознания“ Маруяма Масао, — это космология типа мусухи/мусуби. Здесь миром движут боги, представляющие началоТо есть Кооноси считает, что в «Кодзики»
и «Нихон сёки» мы имеем дело с двумя разными типами космологий. Принцип инь-ян, заимствованный из Китая, как он полагает, становится в «Нихон сёки» фундаментальным космическим началом, посредством которого излагается все сущее. Этот принцип воплощают супруги-сиблинги Идзанаги-Идзанами, породившие весь мир, вплоть до богов Солнца и Луны, поэтому естественно, что понятие Такама-но хара, Равнины Высокого Неба, оказывается в «Нихон сёки» ненужным. При этом, в отличие от «Кодзики», где Идзанами, родив бога огня, умирает и отправляется в Страну Мрака, в «Нихон сёки» (в основной версии) Идзанами вовсе не умирает. Страна Мрака в этом сюжете «Нихон сёки» не фигурирует (к тому же, как доказывает Кооноси в другой своей работе, в ней вовсе и не темно) [31].