Боярин

Да уж, да уж – племянницы. Павел недобро прищурился: хорош дядюшка, едва не изнасиловал – Полинка рассказывала.

– Что-что?

– Говорю же – про жизни ваши… Пусть уйдет. Уйдет! – истерично закричал боярин.

– Выйди, Неждан, – не убирая в ножны меча, махнул рукой Ремезов. – А ты, сосед – не ори так больше, не то…

– Понял, понял, понял, – покладисто согласился «Сарданапал». – Тихо буду, тихо…

Неждан вышел, плотно прикрыв за собой дверь, юная наложница целиком спряталась под одеяло, даже и голова теперь не торчала.

Ремезов холодно глянул на собеседника:

– Ну?

– Поклянись, что отпустишь.

Он как-то непонятно себя вел, провел вот по бокам, словно искал что-то…

– Жизнь оставлю, клянусь, – перекрестился незваный гость. – Если информация того стоит…

– Не понимаю тебя, не понимаю…

– Говори же! Но только если солжешь…

– А чего, чего мне лгать-то? Все, как есть, скажу… – Телятников поежился под ненавидящим взглядом Павла и, резко скинув гонор и опустив глаза, произнес: – Князь наш, Всеволод Мстиславич, не зря тебя кличет. И воевода его, Еремей Богатов, не зря жену твою увез.

– Что? – Ремезов насторожился, похоже, овчинка все же стоила выделки – не зря затеял он весь этот разговор. Неужели… – Что – князь?

– Князь решил, что ты больше ему не нужен, – спокойно отозвался Телятников. – Не нужен и очень опасен – живым. А заодно – и княгиня. Ну… стоят мои слова жизни?

– Стоят, стоят, – Павел не знал, что и думать. – Говори дальше. Чем я опасен князю, почему?

– Ты не так давно в Рим по княжьему поручению ездил, так?

– Ну, так. И что с того?

Злодей пожал плечами:

– Да не знаю. Просто Еремей-воевода – он сюда заезжал – обмолвился, мол – оттуда, из Рима, все ноги растут, а подробней я не расспрашивал, мне-то к чему?

– Та-ак…

Молодой человек уже начал понимать, что происходило. Ну, конечно же – Рим! Италия. Встреча с папой… ну, про это все знали… и с Фридрихом Гогенштауфеном, ярым папским врагом, которого старый князь намеревался в будущем использовать… даже против тех же монголов. Хотел, да – но, видно, расхотел – дружба с Батыем давала гораздо больше будущих выгод. Да, в таком случае Телятников абсолютно прав – он, заболотский боярин Павел – крайне опасный свидетель. Вдруг да расскажет кому. Сболтнет. Тому же сотнику – или уж он темник теперь – Ирчембе-оглану. Все так, так… теперь понятно…

– У меня и грамотца от Еремея есть, вона, на столе, за кувшином… Хошь, дак возьми.

Встав с сундука, молодой человек подошел к столу… но никакой грамоты за кувшином не обнаружил.

– Что-то я…

Черт!!! Перевернув стол, Телятников с бешеной энергией подскочил к сундуку, на котором только что сидел Павел и, распахнув крышку, по-детски, «солдатиком» нырнул… Именно нырнул… нырнул бы…

До того спокойно сидевшая на ложе девчонка-наложница вдруг откинула одеяло… что-то метнула… Кинжал! Острое узкое лезвие воткнулось «Сарданапалу» в шею.

– Уо-у-у… – Телятников завыл по-звериному, взмахнул руками… и повалился на край сундука, истекая кровью.

Дернулся – и затих.

– Там подземный ход, – быстро натянув платье, наложница указала рукой на сундук. – Если поспешим – мы успеем.

– Хорошо, – распахнув дверь, Ремезов негромко позвал своих. – Уходим. Уберите с сундука тело.

Глава 3

Печень повешенного

Март 1244 г. Смоленск

Холодные сумерки сгущались над славным градом Смоленском, мартовское – еще зимнее – солнце едва только что зашло, скрылось за излучиной, и лишь острый силуэт Троицкого монастыря, располагавшегося верстах в трех от города, чуть ниже по Днепру, выделялся своими черными прихотливыми изломами на фоне пламенеющего, с синими и оранжевыми облаками, заката. Чуть ближе от Троицкого собора, у Смядыни-реки, синели в накатывающем тумане храмы Борисоглебской обители, от которых не так уж и далеко оставалось до торговой пристани, что торчала приземистыми амбарами вдоль речки Чуриловки, меж церковью Иоанна Богослова и «немецкой божницей» – католическим храмом, выстроенным здесь же, на торгу, возле поселения богатых купцов из Бремена, Любека, Ростока и прочих городов будущей могучей Ганзы, в нынешние времена только еще начинавшей складываться.

Вместе с темнотой на город наползали сизые тяжелые тучи, они уже накрыли торговую площадь, широкий притвор Пятничной церкви, «немецкую божницу», храм Николы Полутелого. Снизу, от реки, от пристаней и Кирилловской церкви, еще больше сгущая тьму, поднимался туман. Пошел снег, мелкий, но отнюдь не весенний, по склонам высокого, покрытого серебристо-голубыми сугробами и льдом земляного вала мела поземка, лаяли по подворотням посада бродячие псы, и поднявшийся ветер раскачивал висевший на виселице за храмом Николы Полутелого труп казненного мужчины.