Боярин

– Тут землянки, – негромко пояснила девчонка. – Беженцы от татар. – Она махнула рукою влево, – Там рязанцы, – а там – суздальцы. А прямо, во-он за той изгородью – черниговцы. Изо всех русских земель… Меж собою живут недружно – враги! – потому ступайте за мною след в след, никуда пока не сворачивая.

– Да мы и не думаем свернуть.

– И не дай вам Господь. Запросто колом по голове тяпнут.

– А так не могут, что ль? – Митоха на всякий случай вытащил меч.

– Так – нет, – мягко возразила беглянка. – Каждый свои границы знает, будет своеволить – война. Да и воевода живо дружину вышлет.

– Чудненькое местечко, – засмеялся Ремезов. – Сдается мне, что тут давно заметили и луки наши, и наши мечи, палицы. Иначе б… Еще долго идти, Олисея?

– Скоро уже… – дотоле ступавшая довольно уверенно, девчонка неожиданно остановилась, задумалась, словно бы не знала – а куда же дальше-то?

– Ну, – нетерпеливо переступил с ноги на ногу Павел. – И теперь – куда? Забыла?

– Нет, – отрывисто бросила беглянка. – Просто думаю – куда бы лучше. К Старцу не поведу, больно людно там, да и не любит чужих Старец.

– Кто-кто? – боярин вскинул голову.

– Старец, так его все зовут, – не очень-то охотно пояснила девушка. – Те, за кем он смотрит. Нам бы кого-нибудь… Вы постойте здесь, чтоб не пугать. А ты, боярин, можешь воина со мной послать.

– Неждан!

Верный оруженосец быстро зашагал следом за бывшей рабыней.

Какая-то крупная птица, ухнув, слетела с росшего невдалеке дуба, да с шумом замахав крыльями, исчезла в ночи. Кто это был? Неясыть, филин? Бог весть… Ишь ты – и дикие птицы жмутся к городу, знать, по зиме здесь все ж не так голодно, как в лесу.

– Идем, – возникнув из темноты, махнула рукой Олисея. За ней, чуть позади маячил квадратными плечами Неждан.

Шли недолго, обогнули пару еще не подведенных под крыши срубов и, уткнувшись в покосившийся тын, застыли, пока проводница не позвала:

– Лошадей пока здесь привяжите, я велю – сена, овса принесут.

– Микифор, останься тут с воином. Присмотри.

– Вот сюда теперь, прямо – за мной.

Оглянувшись, девушка проскользнула в какую-то щель, за ней тут же последовали и все остальные. Павел шагал первым… нет, все-таки там, впереди, еще был верный Неждан. Дунул ветер, сгоняя застившее луну облако, сразу стало светлей, и Ремезов внимательно осмотрелся по сторонам, отметив про себя несколько приземистых строений, не понятно, то ли амбаров, то ли домов. Впрочем, к строениям Олисея не повела, прошагала мимо, останавливаясь перед какой-то вросшей по самую крышу в сугробы избой, на вид явно нежилой, покосившейся… однако же оттуда-то снизу тянуло дымком.

– Пришли.

– Пришли так пришли.

Вытащив на всякий случай меч, молодой человек пригнулся и вошел в низкую дверь.

Внутри неожиданно оказалось куда просторнее, нежели думалось снаружи: тлея краснеющими углями, тянул синим дымком под крышу очаг, рядом с которым горела воткнутая в кованый поставец лучина, явно хорошая, яркая, видать, из березового топляка – такие всегда горели долго и ясно, почти что без дыма и копоти.

Лучина выхватывала из темноты старые сундуки, две широкие и длинные – вдоль стен – лавки, меж которыми располагался сколоченный из крепких досок стол с горкой глиняной и деревянной посуды. В красном углу угадывалась икона, на которую все вошедшие, сняв шапки, и перекрестились, после чего поздоровались с хозяйкой – сгорбленной и беззубой, напоминавшей засушенную Бабу Ягу, старухой – Олисея ласково называла ее «бабушкой Мореной».

– Вы тож так зовите, – прошамкала бабка гостям. – За стол-то садитесь, поснедаем… Олисейка рекла – у вас ведь, чем заплатить, есть?

– Да есть, – усаживаясь за стол, хмыкнул Ремезов. – Неждан, выдай бабусе за постой кун…

Куны – так именовалась в те времена как деньги вообще, так и чисто счетная единица, одна четверть серебряного двухсотграммового бруска – гривны, более мелкими составляющими которой являлись эти самые куны, ногаты, резаны, да еще и веверицы, они же «векши», они же «белки». Система для счета довольно неудобная – в одной гривне кун – двадцать ногат или полсотни резан или полторы сотни «белок». Ну да, иногда так белками и расплачивались, вообще же на Руси в то время своих монет вообще не чеканили, использовали византийские, немецкие, арабские, или, вот теперь, ордынские, точнее – еще старые, булгарские, в Вожской Булгарии до захвата ее татарами монетное дело сильно развито было. Кроме монет еще бусины да украшения использовали, что Павла всегда прикалывало – уж совсем, как дикари, хорошо еще не человечьи зубы! Еще была счетная единица – рубль, обычно полгривны, а, впрочем, везде по-разному. Про рубль Ремезов как-то еще там, у себя, прочел у какого-то историка – мол, не счетная это единица, а вполне реальная – сидят себе на рынке менялы да куски серебра топорюгами рубят – типа сдачу дают – вот он и «рубль». Грузил «историк» по полной, Павле уже сколько в тринадцатом веке прожил, много где побывать успел, а вот таких «рубщиков рублей» ни разу что-то не встретил, не слыхал про них даже. Это как «пильщики бюджета» – тоже ведь, не с пилой, а «откатчики не с тачками.