Боярин

Павел поворочался на лавке – вроде бы рано еще, часов десять вечера… впрочем, для средневековья и вовсе не рано, а как раз самое время спать. Темно кругом, на улице лишь собаки лают, да шипят, падая в подставленную под горящую лучину, кадушку, угли. Все спутники заболотского боярина уже давно задавали храпака – кто на лавке, кто на сундуках, кто на полатях, лишь Неждан отправился сменить охранявшего коней Микифора, да притулилась в уголке с прялкой хозяйка, бабка Морена, рядом с которой сидела, вытянув ноги, Олисея-девица. Обе, не сомкнув глаза, дожидались каких-то пока что неведомых Ремезову «робят», кои, как ничтоже сумняшеся поясняла бывшая невольница, смогут очень сильно помочь боярину в его непростом деле.

Молодой человек, честно говоря, не особенно на это надеялся – тут не бабкины «робяты» нужны, а люди со связями.

– Не кручинься, господин Павел, – Олисея словно подслушала мысли. – Парни помогут, хотя бы подскажут, где супружницу твою да людей искати.

– Откуда ж они знают-то? – Ремезов охотно поддержал разговор – хоть так отвлечься от грустных мыслей.

– Не знают – так вызнают! – неожиданно проскрипела бабка. – Эти ж такие – везде ходят, везде лазают, всегда все видят, а их – никто.

– Прямо ниндзя какие-то! – подивился молодой человек. – Ну, эти… черепашки.

Раба и бабуся удивленно переглянулись и, наверное, хотели бы спросить поподробней про черепашек, да не успели – на улице заскрипели по снегу шаги, вот уже донеслись голоса, дверь распахнулась…

Первым вошел Микифор, оглянулся на пороге:

– Эй, что встали-то? Я ж говорил – по пути нам.

– Бабушка Морена…

Внутрь избы несмело заглянули небольшие, лет по двенадцати, отроки, один – шустренький, смуглый с большими, карими, шныряющими туда-сюда, глазами, другой – светлоглазый, светловолосый – чуть покрупнее, поспокойней, но и побоязливей, это было видно сразу.

– О! – повернув голову, громко воскликнула бабка. – Робяты!

Ремезов чуть с лавки не упал – вот этот-то «детский сад» все и дожидались? Да уж, помощнички, мать ити!

– Как там, Микифор, с лошадьми?

– Да с лошадьми-то хорошо все, – дружинник оглянулся на «робят» и прищурился. – Только вот эти… явились, едва не пришиб.

– А мы откель знаем, чьи тут лошади? – хлопнул ресницами шустренький отрок. – Стоят себе и стоят, вот и подумали – ничьи…

– Они их, господине, чуть не свели, – ухмыляясь в усы, пояснил Микифор. – Один отвлекал, другой уже за узды схватился… Пришлось словить обоих.

– Ой, словить, – шустренький презрительно сощурился. – Не сказал бы ты, что у бабки Морены ночуешь – словил бы та нас… ветра в поле…

– Ой!!! – Не договорив, отрок вдруг бросился в угол, к девчонке: – Олисейка!!! А я думаю-гадаю – ты аль не ты?! Повыросла-то как! Закрасивела!

– Ой, ну тебя.

Поднявшись, Олисея радостно расцеловала обоих мальчишек, обняла каждого по очереди… и тут же почувствовала – что-то не так:

– Лютик! Светлогор! Вы что так кривитесь-то? Не по нраву, что обняла вас? Так вы мне завсегда как братовья родные были.

– И ты нам, Олисеюшка, за сестрицу старшую, – смуглолицый Лютик вздохнул. – Не по тебе кривимся – по спинам нашим. Уж так-то плеточка прошлась, не знаем, как и спать легти, на животе, верно.

– Старец? – понизив голос, живо переспросила девушка.

Отроки молча кивнули.

– Слышь, бабушка, – Олисея просительно взглянул на хозяйку. – Ты говорила, в баньке водичка летненькая осталась.

– Да, ежели не смерзла… Не должна б еще, с утра топлена. Ты их вымыть хочешь?

– Вымоются-то они сами, а я б раны смазала, – коротко пояснила девчонка. – Снадобье дашь?

– Да есть травки…

Закряхтев, старуха поднялась с лавки, потянулась к висевшим во всей притолочине сушеным травам…

– Полынь-трава вам пойдет, да шалфей, да чабрец… возьмите еще и эту. Олисея! Пущай они там, в баньке, и спят – народу-то у меня нынче – эвон!

– Ну, бегите в баню, парни, – Олисея махнула рукой и, выпроводив отроков, повернулась к Павлу. – Я все вызнаю, господине. И тебе обскажу.

– Делай, – важно кивнул боярин. – Завтра доложишь – выслушаю.

– Могу и сегодня. Если спать крепко не будешь.

Девчонка неожиданно улыбнулась – так светло, с такой детской непосредственной радостью, что Ремезов засомневался: а кто ж это не так давно уложил ножичком любовника, того еще кабаняку?!

– Бабушка Морена, только ты лучинку не туши, а я потом вот с тобой на сундуке улягусь.

– Инда пусть так.

Повалясь на сундук, бабка сразу и захрапела, Ремезову же что-то не спалось, все думалось – и мысли в голову лезли как на подбор невеселые, горькие. Судя по всему, помощи ожидать было не то кого, все обещания Олисеи помочь на поверку оказались… не то что пустыми словесами, но… но, как видно, завтра придется действовать на свой страх и риск. Ладно! Пока хоть есть где укрыться – спасибо и на том.

– Господине…

Павел вздрогнул – и сам не заметил, как заснул, а вот уже и Олисея вернулась, разбудила, не постеснялась.

– А? Что, пришла уже?