Павел, наверное, в первый раз за все начало своего не особенно-то добровольного вояжа наконец-то ощутил себя по-настоящему расслабившимся, от души, без дураков.
– Ты прямо волшебница, Маша! И вся такая… горячая, страстная… Извини, если обидел.
– Обидел? – жарко дыша, девушка вновь приникла к ремезовской груди. – Нет, не обидел, ничуть. Ты добрый, ласковый. И с лаптями нашими хорошо придумал.
– С какими лаптями? – не понял молодой человек.
– Ну, ты же сказал, чтоб мы плели, – девушка поцеловала Павла в губы. – После того, как этот черт Хасым едва не угробил Яцека… это отрок, невольник из Польши. Он хромал – поранил пятку колючкой, а Хасым велел идти, прыгать… А ты сказал про лапти хозяину. Вот я и плела, на всех почти.
– Плела, говоришь, лапти? – шепотом переспросил Ремезов.
– Да, я это умею.
– Ты, девчоночка, я смотрю, много чего умеешь.
Маша отпрянула. Обиделась? Нет. Вот снова зашуршала солома.
– Господин Аким. А теперь ты мне спинку погладь, ага?
Павел чуть было не присвистнул – во, дает, девушка! Что ж…
– Давай, поглажу… так хорошо?
– Ага… очень, господин Аким, о-очень… о-о-о…
У нее оказалась такая спинка, что молодой человек снова забыл обо всем, забыл на миг… но так хотелось, чтоб этот миг длился вечность!
Они так и уснули вместе, обнявшись, на постели из пахучих степных трав. А на рассвете проснулись от истошного крика надсмотрщика Кармаля:
– Вставайте, эй, поднимайтеся все! Хасыма в кустах дальних нашли. Со стрелой в спине.
Глава 8
Засада
Стрела с серым оперением сокола торчала меж плечами надсмотрщика, слегка покачиваясь и словно бы ухмыляясь – вот, мол, я! А догадайтесь-ка, кто меня выпустил?
– Мертв, – обернувшись, негромко промолвил Уброк. – Мертвее мертвого.
– Та-ак, – подойдя, протянул почтенный Халед ибн Фаризи. – Та-ак. И кто его? Бродники, ы-ых, шайтан их отец!
Купец по-персидски витиевато выругался и, сплюнув, презрительно посмотрел на охрану:
– Больше ничего мне не скажете, ребята?
Один из стражей – косматобородый десятник в потертом кожаном панцире – смущенно потер лоб:
– И чего его только в эти кусты понесло?
– Приспичило человеку! Понос! – взорвался торговец. – А вы где все в это время были? Мхх, ифритовы дети!
Десятник в ответ лишь вздохнул, а больше ему и сказать-то было нечего, причем все окружающие это прекрасно понимали, включая и самого купца, ругавшегося так, для порядку. Ясно, что к каравану приглядывались степные разбойники, случайно попавшиеся на глаза незадачливому надсмотрщику Хасыму, который уже теперь о них, увы, ничего не расскажет. Сколько было лихих людей? Конные? Пешие? Пешеходам, в принципе, в степи нечего делать, но бывали и такие шайки, что еще не в полном достатке обеспечили себя лошадьми, а потому и высматривали именно конные караваны.
– Ну? – хозяин все никак не мог успокоиться. – Что молчите-то все? Песка в рот набрали?
Ремезов неожиданно для всех сделал шаг вперед:
– Хасым ведь, кажется, из Шехр-аль-Джедида?
– Ну да, так, – шевельнул крашеной бородою Халед. – И что нам с того?
– Да ничего, – Павел пожал плечами, глядя, как за спиною купца возник взволнованный чем-то слуга, молодой, бледный, как полотно, парень с еще не знавшим бритвы лицом. – Просто и те двое мертвецов – помните? – тоже были из Шехра.
– Да, но там был несчастный случай… Хотя…
Сжав губы, работорговец пристально посмотрел на Ремезова и, засунув руки за пояс, задумчиво вздохнул:
– Так ты полагаешь… Нет! Мы поговорим с тобой в другом месте – идем.
– Господин, – бросился на колени только что подбежавший слуга. – Не вели наказывать, но у меня для тебя плохие вести.
Почтеннейший негоциант как-то по-детски обиженно заморгал и развел руками:
– Опять плохие вести! Вот ведь день-то начинается, а?! Ну, что там у тебя, говори!
– Двое твоих невольников, юноши, они… – слуга замялся, увидев вспыхнувшие нешуточным гневом глаза купца.
– Что – они? – вскричал работорговец. – Сбежали?
– Да, господин. Только далеко не ушли. До оврага… А там сломали себе шеи.
– Нет, ну видано ли дело? Вот и солнце уже… Что вы здесь столпились? Прочь! Подите прочь, не мешайте мне творить намаз… И коврик! Живо принесите мне молитвенный коврик.
Пока господин молился, все его неправоверные (в большинстве своем христиане несторианского толка) слуги почтительно ожидали в лагере. Без дела не стояли – навьючивали ослов и верблюдов, сворачивали навесы, в общем, готовились к очередному переходу, к очередному знойному и трудному дню.
– Погонщик Аки-и-м! – только что затянувший седельную подпругу Павел услышал за своей спиной чей-то истошный крик.
– Аки-и-им!
Ремезов поспешно выпрямился и обернулся, увидев кричащего и размахивающего руками слугу – того самого бледного молодого парня.
– Чего орешь? Еще что-нибудь случилось?
– Господин велит тебе срочно прийти к оврагу. Бросай все дела и пошли, я провожу.
– Велит – сходим, – похлопав ослика по крупу, добродушно согласился молодой человек. – Чего б не сходить, раз уж просят? Веди меня, о, достойнейший юноша. Тебя как, кстати, зовут?
– Салтан.