Боярин

А Хасым ничего не говорил в свое оправданье, просто молча поклонился.

Однако досталось от купца и ему:

– А ты что молчишь? Что кланяешься? Я за этого хромца, ежели он не сможет идти, из вашего жалованья вычту!

– Он сможет идти, – тихо промолвил Хасым. – Вперед других побежит, еще и подпрыгивая. Ручаюсь!

– Ну, раз так… – Халед махнул рукою, и тут взгляд его остановился на Ремезове.

– А ты, парень, что скажешь?

– А что мне надобно говорить? – усмехнулся в ответ молодой человек.

– Дерзишь? – купец тряхнул бородою. – Ну-ну.

– А про рабов так скажу, – неожиданно заметил Павел. – Надо их заставлять себе для переходов лапти плести – кустов-то по пути много. А так, босиком-то, наступишь невесть на что, или, не дай бог, змея укусит. Одни убытки.

– Хм, разумно, – иранец оценил идею на раз. – Слышали, парни? Завтра же заставите всех лапти плести. А ты умный, Аким. Не врал твой дядюшка.

Работорговец немного помолчал и прищурился:

– Может, ты еще и в шахматы играешь?

– Когда-то в детстве играл, – улыбнулся Ремезов. – До разряда, правда, не дотянул, бросил, ушел в авиамодельный.

– Хэк! – Халед ибн Фаризи довольно потер руки. – Чуть погодя зайди в мой шатер. Посмотрим, что ты за игрок.

– Как скажешь, уважаемый.

Первую партию молодой человек проиграл, как и вторую, и третью, а вот четвертую неожиданно для себя выиграл – купец-то оказался достойным противником, хоть и Павел не был в этом деле профаном.

– Вах! Вах! – переставляя изящные нефритовые фигурки, восклицал торговец. – А мы так пойдем… А теперь – вот этак, конем. Ага! Что скажешь? Ах, ты так… шах! Угу, угу… А вот и мат теперь! Расставляй, Аким-джан, фигуры. Сколько у тебя от будущего жалованья-то осталось, а? Небось, совсем ничего?

– Отчего ж ничего? Еще есть немного. Отыграюсь завтра.

– Ай, Аким, ай! – Халед ибн Фаризи наставительно покачал пальцем. – Не те глупцы, что играют, а те, что хотят отыграться! А с лаптями ты неплохо придумал, хвалю. И, знаешь, зря наговаривал на тебя дядюшка твой Овдей! Ежели, так и дальше пойдет – быть тебе приказчиком. Подберу что-нибудь.

– Благодарствую, господин.

Купец вдруг расхохотался, хитро прищурив глаза:

– Заодно и жалованье у тебя побольше будет… Все равно – ха-ха! – мне его проиграешь. Не так?

– Не в жалованье, уважаемый господин Халед, дело – в учении, – во всей возможной серьезностью откликнулся молодой человек. – Может, у тебя такому научусь, что потом и дядюшку за пояс засуну!

– Может, и научишься, – одобрительно покивал купец. – Пока же… давай, напоследок сыграем. Ставлю на кон… девчонку, рабыню. Есть там такая, уже порченная, дорого за нее не возьмешь…

– Так вы ее, господин – мне?

– На ночь, шайтан тебя разрази! Только на одну ночь. И то, если выиграешь.

Девчонку звали Мария, Маша, и была она родом откуда-то из небольшого городка в той части Волыни, что два года назад легла под копыта конницы Субэдея. Небольшого роста, стройненькая, если не сказать – худышка, с милым приятным лицом и золотистой косою, Мария казалась словно бы не от мира сего, ни о чем не спрашивала, просто пару раз моргнула, окатив изумрудно-зеленым взглядом «погонщика Акима», к которому ее и привел все тот же надсмотрщик Хасым, повинуясь хозяйскому приказанью. Ухмыльнулся, грубо толкнув девчонку в траву:

– Ну, погонщик, принимай свой подарок!

Ремезов озадаченно подергал усы – и что теперь ему с этой Машей делать? А главное – где? Ночевал-то он до сих пор под открытым небом, кибитки своей не было.

– У нас там, за кустами, навесик есть, – подойдя, улыбнулся Кармаль. – Идем, покажу, друже. Рад за тебя. Впрочем, девка так себе – слишком уж тощая.

Он сказал – тощбя, сделав ударение на последний слог, тут все так говорили.

Кивнув – не отказываться же от хозяйской милости! – молодой человек поднялся на ноги и зашагал следом за половцем.

– Надо бы головню взять, – оглянулся тот. – Темнеет в степи быстро. Хотя… дойдем и так, а уж утром выберешься.

– А девчонка эта? – Ремезов кивнул на шедшую позади Марию. – Она тоже со мной до утра?

– Господин сказал – так. А обычно здесь многие ее пользуют, не ты первый, не ты последний. Она ж порченая, дешевка.

В словах Кармаля не слышалось ни осуждения, ни презрения, ни уж тем более похвальбы или злобы, он просто констатировал факт. Даже улыбнулся, кивая на натянутый за кустами навес – что-то типа полуоткрытой палатки:

– А вообще, она девка хорошая, добрая. Ты ее не забижай, Аким-друже. На вот вам, – кипчак протянул узелок. – Мы с Уброком поесть вам собрали. Тут и сыр, и вяленое мясо, а еще – сушеный инжир. Вина, извини, нет, водица только.

– Ничего, – забирая узелок, от души поблагодарил Павел. – Спасибо вам, парни.

Кармаль исчез, растворяясь в фиолетовой дымке наползающей ночи, черной, густой и звездной, с узеньким серпиком золотистой луны.

Поглядев на луну, на темно-голубое, с оранжевыми отблесками только что закатившегося солнца, небо, Ремезов уселся на сухую траву, набросанную под навесом, и, задумчиво посмотрев на стоящую рядом девушку, покачал головою:

– И что с тобой делать-то? Говоришь, зовут Машей?

– Мария.