Наш путь начнется с самой бедной части города – с нулевых районов. Это как воспалившийся аппендикс, который никак не удалят. Двухэтажные дома-гусеницы пожирают все новое, разрастаются, тонут в гнили и плесени. Небоскребы толпятся чуть поодаль, словно боясь провалиться в помойную яму. Они не любят гусениц. И ненавидят людей-личинок.
Здесь не гуляют. Не живут. Не ездят на кабинах. Здесь умирают – медленно и мучительно – потому что бедность в городе номер триста двадцать приравнивается к обнулению.
Однажды я была в этих местах: подыскивала дешевое жилье. А потом бежала без оглядки, лишь бы не смотреть в глаза тех, кто так отчаянно держится за здоровую жизнь.
Я выхожу на неизвестном мне небоскребе. Здравствуй, помойная яма. Принимай новую личинку.
На перекрестке у проржавевшего киоска топчутся человек шесть. Ждут кармы – ежедневной нормы для бедных. Город заботится о каждом. И днем, и ночью.
Первая в очереди – немолодая женщина, кутающаяся в потрепанную шаль.
– Дайте хотя бы метров пять! Индикатор уже пищит!
Она судорожно взлохмачивает ярко-оранжевые волосы. Еще одно отличие «нулевых»: они до смерти боятся седины, поэтому покупают дешевые краски-порошки.
– Вы получили сегодня двадцать метров, – доносится из маленького окошка.
Как же странно: вокруг этой женщины пульсирует карма, но ей она недоступна. У меня, у человека из киоска, в Сети – спасительные байты есть везде. Везде, но не там, где они жизненно необходимы.
Я шарю рукой в кармане и натыкаюсь на флешку. Здесь два гига, заработанные на пранках. Как хорошо, что я не оставила ее дома.
– Вот. – Флешка ложится в ее руки. – Пользуйтесь.
Не дожидаясь ответа, я разворачиваюсь к гусеничным домам, но она меня окликает:
– Подождите! – И сует мне в карман пакетик. – Это красная пастель[9]
. Спасибо вам.Я не поседею. Не поседею.
Переборов желание выбросить пакетик в ближайшую урну – некрасиво, женщина за мной наблюдает – я надеваю капюшон. Готова поспорить, что именно в нулевых районах родилось ледяное лето. А вдруг оно тоже сущность?
Я продолжаю путь к тому месту, откуда с минуты на минуту начнется обратный отсчет.
Возле прокуренного бара, почти на дне помойной ямы, я нахожу Оскара, Ника и Ольви.
– Где Альба? – вместо приветствия интересуюсь я.
За спиной раздается смешок:
– Что, соскучилась?
– Ты умеешь появляться, как нормальный человек?
– Нет.
– Кхм, не хочу вас перебивать, – кряхтит гость из прошлого, – но нам пора. Альба, как ты?
– Лучше некуда. – Даже сквозь биомаску я чувствую, как она посылает мне полный ненависти взгляд.
– В таком случае – вперед.
Оскар исчезает за углом бара.
– Почему молчите? – раздраженно спрашивает он, когда мы его нагоняем. – Как там Ларс?
– Разве Матвей вам не рассказал? – хмурюсь я, замирая у открытого люка.
– От него добьешься, – ворчит гость из прошлого, зло косясь на Ника. – Ну, с богом.
Мы спускаемся по ржавой мокрой лестнице и, лишь оказавшись в тоннеле, возобновляем разговор.
– Как по мне, Ларс добрый. Просто прячется за образом злого ученого, – тараторю я, боясь даже представить, о чем думает Ольви.
Оскар включает фонарик, и перед нами вспыхивает длинный коридор. От запаха плесени еда отчаянно просится наружу.
– Хорошо же он вас обработал.
Мы останавливаемся у внушительных дверей с царапиной-улыбкой, на этот раз перевернутой вверх ногами. Оскар вводит код на экране сбоку. Замок щелкает.
– Откуда у вас пароль? – изумляется Альба.
– Я же работал на Семерку. Да, коды периодически обновляются, но я знаю этот рандом-генератор наизусть. – Оскар прислоняется затылком к двери. – Дальше сами. Пересечете границу минут через пятнадцать, если будете идти прямо. И помните: вы можете вернуться в любое время.
– К чему все это? – недоумевает Ольви. – Вы набрали тех, у кого нет выбора. Мы никуда от вас не денемся, как бы ни мечтали.
Оскар касается запястьем перевернутой улыбки.
– Ты прав, солнышко. – Он выпрямляется так, что хрустят лопатки. – Но не будем о плохом. Звоните мне почаще. И что бы ни случилось, отформатируйте серверы невиновных.
– Мы не страдаем склерозом, – успокаивает его Ник.
– К утру вы дойдете до селения, – не обращая внимания на реплику изобретателя, продолжает Оскар. – Не пугайтесь. Тамошние люди носят индикаторы. Конечно, за границей есть и сущности. Постарайтесь не попадаться им на глаза.
Оскар сжимает кулаки, и я замечаю черный палец. Сейчас, в свете фонарика, я отчетливо вижу, что это татуировка. Маленькие солнца покрывают кожу до самого ногтя.
– Удачи, – шепчет он.
Ребята скрываются за дверью, а я не могу заставить себя пошевелиться.
– Шейра? – зовет Ник.
– Вы лучше, чем когда-то был я. – Оскар хлопает меня по плечу.
– Сомневаюсь. Кстати… Вам подарок от Ларса. – Я отдаю ему шкатулку и прислушиваюсь к ощущениям. Кажется, программа шизофреника-ученого меня не обнулит. Какое счастье.
Я спешу вслед за друзьями.
Здесь, как и в тоннелях города, пахнет плесенью и сыростью. Мы выбрали такой путь неслучайно: больных планемией не пропускают через таможню. Это незаконно.
По пути я мысленно подсчитываю объем кармы на флешках. Скоро метры начнут «съедаться» быстрее.