Бойня

Но скоро все измениться. Исхудавшая, покрытая многочисленными кровоточащими язвами рука Бахи невольно потянулась к нагрудному карману дырявой куртки, болтающейся на плечах, как на вешалке. Вчера к нему заглянул гость. Особый гость. И предложил ему… жизнь. От того, что предстояло сделать, по спине пробегали мурашки, но… Одного аванса хватит на то, чтобы у приехавших на ярмарку кустарей раздобыть пару доз «Легионерского тоника»[56]. А если незнакомец не обманет и выдаст вторую половину, то Баха может рассчитывать на операцию у Зэда. Да уж. Чертов «конструктор» умеет творить настоящие чудеса. Мерзкому бесчувственному говнюку не составит никакого труда собрать Баху заново. Вправить кости. Перекроить мясо. Прочистить и залатать дырявые легкие, воткнуть насосы и фильтры на место последней издыхающей почки. Вставить чертовы имплантаты на место гниющих заживо, с каждым днем все хуже работающих обрывков кишок. Еще и на целый десяток медшотов останется. Здоровье, сила, никакой обгаженной постели по утрам. Никакой выворачивающей наизнанку рвоты каждый раз, как он пытается что-нибудь в себя запихнуть. Никакого позорного бессилия. И никакой боли. Наполовину прикрытые гноящимися веками, выцветшие от солнца и пыли глаза мужчины мечтательно закатились. Теперь он будет умнее. Хватит наркоты и шлюх. Разве что, иногда. Откладывать не меньше половины заработанного. Не лезть вперед, даже если за это обещают большой куш. И не экономить, черт возьми, на бронежилете. Дойдя до конца улицы, Мек тяжело вздохнул и свернул в неприметный переулок. Вот и генератор. Дел-то. Набрать сообщенный ему утром хмурым бригадиром разносчиков код, открыть чертов ящик и слить в техническое отверстие генератора содержимое канистр. А потом…

— Именем Его, ты видишь небо, сын мой? Не правда ли, оно прекрасно?

Вскрикнув от неожиданности, Баха развернулся и чуть не уткнулся носом в грудь высокого, тощего, будто щепка, мужика в желтой хламиде. Губы погонщика невольно разошлись в улыбке… Атомщик, чертов атомщик. Он напугался гребаного укурка-желтяка.

— Здесь тебе ничего не обломится, отче. Вали отсюда. — Прохрипел Баха и, повернувшись к замотанному в желтые тряпки незнакомцу спиной, скинул с плеча сумку.

— Ты станешь червем, — прошелестел монах.

— Что? — Удивился было Мек, но тут его ноги неожиданно подогнулись.

Боли почти не было. Было неудобно. Неудобно давили впившиеся в подкосившиеся колени камни. Неудобно подвернулась и впилась в кожу заломленная ткань штанины на правой ноге. Неудобно тянула вбок придавленная собственным бедром пола куртки. И еще было холодно. Весь день Баха страдал от жары и духоты, а сейчас мужчина с удивлением почувствовал, что его трясет мелкая дрожь. Как же холодно, а на лбу испарина. Странно…

Подняв руку, чтобы вытереть выступивший на лице пот, Мек с недоумением уставился на ладонь. Красная… Почему красная? Мысли путались. Баха перевел взгляд вниз и закричал. Вернее хотел закричать. Из горла истощенного мужчины, похожего на живой скелет, обтянутый покрытой струпьями и язвами кожей, вырвался едва слышный хрип. Мир завертелся и начал стремительно погружаться во тьму. Баха улыбнулся и умер…

— Именем Его, — повторил монах и, аккуратно вытерев нож о куртку затихшего Мека, спрятал лезвие в укрепленные на предплечье ножны.

Задрав голову, Конрад Берг с прищуром принялся разглядывать еле видимый между почти смыкающихся крыш кусочек небосвода.

— Огонь и пламя… — Покачал он головой, спустя минуту. — Клянусь Его Именем, сколько еще работы в языческой Бойне…

Легко подхватив гулко булькнувшую содержимым сумку, монах быстрым шагом поспешил прочь.

* * *

— Ллойс? — Кити оглянулась в поиске затерявшейся в толпе наемницы, и ее тут же толкнули.

Может, в сотый раз за последние полчаса, может, в тысячный, она давно сбилась со счета. При близком знакомстве город оказался не настолько притягательным, как представлялось девушке, видевшей его только из кабины грузовика или через окошки ангара-мастерской маленького механика. Отпихнув грубияна плечом, Кити, выслушав сдавленное ругательство, отчаянно завертела головой.

Бойня подавляла. Шумом, многоголосицей, толкучкой. И вонью. Так воняло в трактире у Хряка после больших вечеринок. Кто-то кричал, нахваливая горячие сосиски, кто-то ругался с продавцом воды, люди толпились у многочисленных, заполонивших, казалось, каждый свободный клочок пространства прилавков, до хрипа надрывая голосовые связки в надежде сбить цены хоть на один серебряк. С трудом оттерев в сторону какого-то увлеченно пожирающего остро пахнущий прокисшим луком кусок плохо прожаренного мяса толстяка, Кити, наконец, нашарила взглядом застывшую у одного из лотков наемницу. Облегченно вздохнув, девушка принялась протискиваться вперед.

— А я уже думала, что ты потерялась, — выдохнула она, поравнявшись с внимательно изучавшей ассортимент предложенных товаров Элеум.

— Нет, — односложно ответила, буквально, прикипевшая взглядом к содержимому уличного лотка Ллойс.