Бойня на корабле

Джим помертвел снаружи и внутри, хотя и пытался не показать этого. Эмоции лезли наружу вон. «Какой я к черту робот? – осознал он, наконец. – Какой работ будет так жаждать мести?»

В игрушку, опохабленную лучшим другом, он играть уже не мог. Чудо обнаружения было истрачено на чужого. Вся свежесть находки были осквернена, самая игрушка была осквернена и обесценена. Как будто из-под венца увели девственницу и попользовались ею. И дело было не в том, что игрушку так или иначе кто-то трогал раньше. В момент обнаружения она была чиста перед Джимом и рождена вновь для игр с ним. А теперь он с брезгливость касался того, что трогали руки предателя.

Все решилось однажды днем. На пустоши, куда в свободное от работы время (такое тоже бывало) они ходили гулять. Джим завел друга подальше от гарнизона, чтобы никто не увидел и не нашел его потом.

Там он достал свою тяжелую игрушку – отлитый из металла супергерой, (о, наши предки, мы так часто забываем, что были когда-то частью их!) Прообраз реального героя последних дней Земли. Таких любили раньше обожествлять.

– Помнишь? – обратился Джим к другу. Увидев внезапно игрушку в руках. Кельвин, так звали его друга, почувствовал приближение беды и весь затрясся, но было уже слишком поздно. О, если бы инстинкт выживания заставил бы трястись его перед тем подлым поступком, перед судьбоносной и неизбежный карой за него!..

Удар пришелся по затылочной части, так как жертва пыталась бежать. Голова треснула, и Джим ничего не почувствовал, когда увидел ее содержимое на земле, вываленное в песке. Тогда он действительно, поверил, что стал подобен роботу и не чувствует больше ни жалости, ни наслаждения от мести. Тупое приглушенное чувство выполненного долга грело душу. И больше ничего.

Но теперь, когда он проснулся, среди ночи, все чувства были обострены до предела. Не контролируемые текли по лицу слезы, и раздались в глухой тишине всхлипывания.

Глава 9

Жизнь казалась ему бессмысленной, подлая земная (да, это был уже Зилус, но жизнь была все та же, земная: грязь, корысть и выживание) жизнь, где с детства его использовали на заводе как мертвую тупую деталь. Теперь он это, наконец, понял. Ничего святого. Детский труд. Эксплуатация. Пожизненное рабство. Вот что такое этот идеальный бесчувственный мир, из которого он прилетел вместе с этими головорезами. На другую мирную планету, где женщины рожали детей, свободных, где мужчины воспитывали детей, свободных, где мужчины сажали цветы (он видел плантации) для своих женщин, и дети их играли со львами, а агнцы спали с волками, грея своими шкурами друг друга.

Все как на той рождественской открытке, сохранившейся со времен первых переселенцев и взятой из старого мира фанатиками-еговистами. Открытка и горячий пирог, который мама несла на стол, грея об него холодные руки, ошарашенная, расторможенная богом для движения мать. Для вечного, движения к господу нашему, и эти глаза ее, увидевшие свет…

Мы напали на планету Аякс, на поселение, где такие же, как мы, но отказавшиеся от своей миссии взамен другой, обрели мир и покой в душе. Они понимали существо, которое мы у них украли, и зачем мы везем его на нашу проклятую землю, на наш чертов проклятый богом Зилус? Чтобы заставить людей работать как машины? Они же и так уже машины?.. Все мы машины, машины для убийства… Они украли у меня выбор, зачем они сделали это? Я размозжу за это их тупые солдафонские головы!

– В чем дело?.. – не разобрав бормотанья, спросил проснувшийся старший сержант Мэнсон, когда Джим подошел к нему с зареванным лицом. И стал бить ореховым прикладом в лицо.

– А-а-а-ар-р-р! – взрычал Мэнсон, разбудив остальных. Все поскакивали со своих коек. Сержант Коллинз бросился на Джима, сбив его с ног. Но автомата Джим не выронил, а развернул его в боевое положение и уперся прикладом в плечо, а дулом в грудь Коллинзу. Очередь прошила его насквозь. Дыра от пуль вскакивали на спине его, красные, как розы, одна за другой. Команда потеряла своего единственного опытного ремонтника.