Большая грудь, широкий зад

На другой день рано утром он вылез из склепа, оставив там всё оружие и боеприпасы, и отправился на берег озера Баймаху. Там тщательно вымылся и пошёл по берегу, любуясь природой, будто на прогулке. Он то разговаривал с птицами в зарослях камыша, то пускался наперегонки с выскочившим из-под ног кроликом. Шёл по кромке болота, то и дело останавливаясь, чтобы собрать букет то красных, то белых полевых цветов, поднести к лицу и жадно вдыхать их аромат. Потом обошёл по краю широко раскинувшейся луговины, глядя вдаль на поблёскивающую под золотистыми лучами вечерней зари гору Лежащего Буйвола. Топнул ногой, когда переходил по каменному мостику через Мошуйхэ, словно проверяя его на прочность. Мостик шатался и скрипел, будто постанывая. Озорно расстегнул ширинку, свесил голову и, не переставая вздыхать от восхищения, стал любоваться открывшимся зрелищем. Потом направил горячую струю в реку. — «A-а, ай-яя!» — орал он, пока эта капель звонко журчала на поверхности воды. Высокие, протяжные звуки разносились по окрестным просторам и эхом возвращались к нему. Его внимание привлёк звонко щёлкавший бичом на берегу маленький косоглазый пастушок. Сыма Ку смотрел на пастушка, тот тоже уставился на него. Так они и таращились друг на друга, пока оба не расплылись в улыбке.

— Я знаю, из чего ты, малыш, — улыбнулся Сыма Ку. — Для ножек грушу повалили, для ручек абрикос спилили, а письку вместе с мамой из глины слепили!

Мальчик страшно разозлился.

— Растудыть твою мать! — грубо выругался он.

В душе Сыма Ку всё перевернулось, глаза увлажнились, в нём столкнулись самые противоречивые чувства. Пастушок щёлкнул бичом и погнал коз на закат, в сторону опускающегося на лес багрового диска. Звонким детским голоском мальчонка запел:

Как в тридцать седьмом японцы вторглись к нам в Китай.

Лугоуцяо захватили и Шаньхайгуань,

Провели свою железку прямиком в Цзинань.

Пусть палят они из пушек, наш Восьмой боец

Знай орудует затвором — дьявол не жилец.

Хлоп! — японский офицерик ноги протянул

И на западное небо[145] прямиком шагнул…

Песенка ещё звучала, когда Сыма Ку присел на каменном мостике на корточки и закрыл руками полные горячих слёз глаза.

Потом он спустился к реке, ополоснул лицо, отряхнул с себя грязь и пыль и тихо побрёл по пёстрому цветочному ковру дамбы. В сумерках уныло кричали птицы, нежные и тонкие ароматы одних цветов опьяняли, другие — горькие и резкие — отрезвляли. Широко раскинулись небо и земля, перед глазами проносились века, и думы полнились печали. На тропинке по гребню дамбы саранча откладывала яйца. Мягкие брюшка зарывались глубоко в твёрдую землю, а верхняя часть оставалась на поверхности — сцена страдания и счастья. Присев на корточки, Сыма Ку поднял одну, взглянул на длинное, извивающееся в сочленениях брюшко. Тут же вспомнилось детство, вспомнилась первая любовь — белокожая тонкобровая женщина, любовница отца, Сыма Вэна. Как сладко было зарываться носом в ложбинку меж её грудей…

Вот она, деревня, перед глазами: дымок из труб и всё более чёткий запах человека. Он сорвал дикую хризантему и поднёс к носу, чтобы упорядочить сумбур в голове и обуздать смятение чувств. С важным видом он подошёл к свежему пролому в южной стене своего дома. Дежуривший там ополченец клацнул затвором:

— Стой! Дальше нельзя!

На что Сыма Ку презрительно бросил:

— Это мой дом!

Часовой на миг замер, потом пальнул из винтовки и принялся кричать как сумасшедший:

— Сыма Ку явился! Сыма Ку явился!

Он убежал, таща за собой винтовку, а Сыма Ку, глядя ему вслед, пробормотал вполголоса:

— И чего бегать, в самом деле…

Он ещё раз поднёс к носу жёлтый цветок и двинулся вперёд, мурлыкая антияпонскую песенку пастушка и собираясь обставить всё как можно более торжественно. Но с первым же шагом нога ощутила пустоту, и он провалился в глубокую яму, вырытую перед проломом в стене с единственной целью — схватить его. Тут же подскочили солдаты из районной службы безопасности. Они сидели в засаде в полях за стеной днём и ночью и сейчас наставили на Сыма Ку десятки воронёных стволов. В ногу ему вонзились острые бамбуковые колья на дне ямы, и он ругался почём зря, от боли ощерив зубы:

— Вот как встречаете, молодцы. Я с повинной, а вы мне западню, как кабану, устроили…

Начальник сыскного отдела службы безопасности вытащил Сыма Ку наверх и ловко защёлкнул у него на запястьях наручники.

— Отпустите семью Шангуань, — потребовал Сыма Ку. — Я дел натворил, мне и отвечать!

Глава 36