Большая грудь, широкий зад

— Посмотрим издали, ближе будем только отвлекать его.

Солнце поднялось уже на высоту пары бамбуковых шестов, когда два грузовика с солдатами осторожно переползли по мосту через Цзяолунхэ и через прорыв в дамбе. Солдаты были в касках, с автоматами, сосредоточенные, будто перед решающим сражением. Подъехав к западному краю возвышения, грузовики остановились, солдаты попарно спрыгнули и тут же выстроились плотным коридором. Затем два солдата, вылезшие из кабины водителя, открыли задний борт, и ещё один выпихнул оттуда Сыма Ку — рослого, в сверкающих наручниках. Он споткнулся и упал, но его тут же подняли несколько — видимо, специально отобранных — бойцов, высоченных верзил. Сыма Ку брёл вместе с ними, еле переставляя распухшие, в крови и гное ноги, и от его следов разносилось зловоние. Его довели до навеса и затащили на возвышение. По словам жителей других деревень, никогда не видевших Сыма Ку, они представляли его ужасным существом — получеловеком-полузверем с зелёным лицом и торчащими клыками, а теперь, увидев настоящего Сыма Ку, невольно испытали разочарование. Вовсе ничего свирепого не было в этом побритом наголо высоком мужчине средних лет с большими печальными глазами. Он казался бесхитростным и прямолинейным, и все засомневались, того ли, кого надо, схватили органы.

Судебное заседание много времени не заняло. Судья огласил совершенные Сыма Ку преступления и зачитал смертный приговор. Солдаты спихнули его с возвышения. Какое-то время их было не видно из-за навеса, но вскоре они появились с восточной стороны. Сыма Ку шёл пошатываясь, державшие его за руки солдаты сбивались с ноги. Около печально известного пруда, где погиб уже не один человек, они остановились. Сыма Ку повернулся лицом к дамбе. Может, он заметил нас, а может, и нет.

— Отец! — громко выкрикнул Сыма Лян, но матушка тут же закрыла ему рот ладонью.

— Лян, будь хорошим мальчиком, — шепнула она ему на ухо, — не скандаль и не шуми. Бабушка понимает, что тебе тяжело, но главное сейчас — не бередить отцу душу. Пусть без забот выполнит последнее, что ему осталось.

От матушкиных слов, как от волшебного заклинания, Сыма Лян из взбешённой собачонки мгновенно превратился в послушного ягнёнка.

Два здоровенных солдата грубо схватили Сыма Ку за плечи и с силой развернули вполоборота, лицом к пруду. Собиравшаяся в нём лет тридцать дождевая вода походила на лимонное масло, и его поверхность отразила осунувшееся лицо и свежие порезы на щеках. Он стоял спиной к расстрельной команде, лицом к воде, и перед ним всплыли бесчисленные женские образы, он ощутил запах этих женщин. Его вдруг охватила слабость, и душевное спокойствие смёл клокочущий вал чувств. Он упрямо развернулся, и его зычный рёв заставил вздрогнуть и начальника юротдела уездного управления госбезопасности, который прибыл проследить за исполнением приговора, и профессиональных стрелков, которые убивали не моргнув глазом:

— Не позволю стрелять мне в спину!

Глядя в каменные лица палачей, он ощущал горячую волну боли в порезах на щеках. Сыма Ку всегда следил за своим внешним видом и страшно расстроился, вспомнив вчерашнее.

Когда судебный исполнитель вручил ему приговор, он принял его с радостью. На вопрос, есть ли какие-нибудь просьбы, он погладил щетину на подбородке:

— Надеюсь, можно пригласить брадобрея, чтобы помог мне привести себя в порядок.

Исполнитель пообещал доложить начальству.

Брадобрей с небольшим деревянным чемоданчиком в руках вошёл в камеру смертника с опаской. Кое-как побрив Сыма Ку голову, он приступил к бороде. Когда полдела было уже позади, он поранил ему бритвой щёку, оставив глубокий порез. Сыма Ку взвыл, да так, что брадобрей с перепугу выскочил за дверь и спрятался за двух вооружённых охранников.

— У этого парня волосы пожёстче свиной щетины будут, — оправдывался он, демонстрируя им треснувшее лезвие бритвы. — Бритва и та не выдерживает. А борода ещё жёстче, просто щётка из проволоки. К тому же он всё время ци[146] на неё собирает.

Он сложил свои принадлежности и вознамерился уйти.

— Ты что, сукин сын, хочешь, чтобы я появился перед земляками побритый наполовину?! — гаркнул Сыма Ку.

— У тебя бородища и так жёстче некуда, — парировал брадобрей, — а ты ещё и ци на неё собираешь.

Сыма Ку не знал, смеяться ему или плакать:

— Паршивец ты этакий! Ведь это всё равно что плыть по реке и винить птиц, будто они речную траву развели. Я и знать не знаю, как это — ци собирать.

— А что ты тогда бормочешь? — нашёлся брадобрей. — Я ведь слышу, не глухой.

— Ну и паскуда ты! — взорвался Сыма Ку. — Это у меня от боли дыхание перехватывает.

— Такая работа не годится, почтенный, — вмешался охранник. — Поднапрягись и добрей.

— Да не буду я брить его! Поищите кого-нибудь получше меня.

— Мать его, — вздохнул Сыма Ку. — И где только вы откопали этого неумёху. Снимите наручники, парни, сам побреюсь.

— Э, нет! — решительно заявил охранник. — А ну как ты воспользуешься этим и совершишь нападение, побег или самоубийство? Вся ответственность на нас ляжет.