Большая грудь, широкий зад

— «Всесторонним расследованием установлено, что хижина перед пагодой является общественным достоянием Гаоми и не принадлежит на правах личной собственности ни Шангуань Лу, ни её сыну Шангуань Цзиньтуну. Дом, изначально принадлежавший семье Шангуань Лу, оценён и продан, и сумма его стоимости получена её родственником Попугаем Ханем. Жильё перед пагодой принадлежит государству, Шангуань Лу с сыном занимают его незаконно и обязаны освободить в течение шести часов после получения настоящего постановления. Задержка считается неисполнением официального предписания и влечёт за собой наказание, назначаемое за насильственное удержание государственной собственности». Шангуань Лу, всё понятно? — переведя дух, осведомился он.

Шангуань Лу восседала на кане неприступной скалой:

— Пускайте свой трактор, пусть давит.

— Поговори хоть ты с матерью, — обратился начальник к Цзиньтуну. — Совсем из ума выжила. Герой тот, кто действует в духе времени, а сопротивление властям ни к чему хорошему не приводит.

Цзиньтун, которого три года лечили в психиатрической больнице, после того как он разбил лбом стекло и сломал манекен, лишь мотал головой. На лбу шрам, взгляд бессмысленный — ну полный идиот! Когда начальник достал мобильный телефон, Цзиньтун обхватил голову руками и бухнулся на колени:

— Не надо меня электрошокером, не надо… Я душевнобольной…

Начальник растерянно глянул на нотариуса:

— Старуха в маразме, сын душевнобольной — как быть?

— У нас свидетельство — магнитофонная запись, — ответил тот. — Будем исполнять принудительно!

Начальник махнул рукой. Полицейские протиснулись в хижину и выволокли Шангуань Лу с Цзиньтуном на улицу. Шангуань Лу вырывалась, мотая седой гривой, как лев, а Цзиньтун без конца канючил:

— Не надо электрошокером, не надо… Я душевнобольной…

Вырвавшись, Шангуань Лу поползла к хижине, но её связали по рукам и ногам. От негодования на губах у неё выступила пена, и она потеряла сознание.

Полицейские вышвырнули из хижины их убогий скарб. Подняв большущий отвал с огромными стальными зубьями, красный бульдозер натужно изрыгнул из трубы клубы дыма и с грохотом двинулся в сторону хижины. Цзиньтуну представилось, что это красное чудовище намерено раздавить его. Вытаращив глаза, он в ужасе прижался к влажному фундаменту старой пагоды, ожидая смерти.

И в этот критический момент появился Сыма Лян, от которого столько лет не было ни слуху ни духу — ну просто с неба свалился!

На самом-то деле минут за десять до этого я уже заметил, что над городом кружит светло-зелёный вертолёт. Он скользил в небе гигантской стрекозой, спускаясь всё ниже, и несколько раз чуть не задел брюхом округлый верх старой пагоды. Задрав хвост и поднимая вихрь быстро вращающимся винтом, он рокотал так, что в глазах темнело. Из сверкающего окна кабины высунулась, вглядываясь вниз, чья-то большая голова и тут же исчезла, я даже и разглядеть не успел, кто это. Красный бульдозер взревел и, клацая гусеницами, как чудовище из эпохи динозавров, стал надвигаться на хижину. Возле пагоды мелькнул призрак старого даоса Мэнь Шэнъу в чёрном одеянии и тут же исчез.

— Не надо меня электрошокером, я душевнобольной, — не выдержал я. — Ну пожалуйста…

Вертолёт вернулся, кренясь набок и изрыгая клубы жёлтого дыма. Теперь из кабины явно высунулась женщина. Грохот двигателя почти заглушал её крик:

— Остановитесь!.. Не разрешаю сносить!.. Историческое здание… Цинь Уцзинь…

Цинь Уцзинь приходился внуком господину Цинь Эру, который учил когда-то Сыма Ку и меня тоже. Став начальником управления по охране памятников культуры, он занимался больше не сохранением, а, так сказать, «освоением». Вот и теперь он держал в руках принадлежащую нашей семье старинную чашу синего фарфора. Как горели его глаза, когда он её рассматривал! Толстые щёки затряслись: видно, крик с вертолёта застал его врасплох. Он задрал голову, а вертолёт снизился снова, и Цинь Уцзиня накрыло облаком выхлопов и пыли.